Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Положение 1886 года (§ 117) гласило, что в русском Туркестане существуют три судебных инстанции: уездный мировой судья, областной суд и сенат[341]. Юрисдикция этих институтов распространялась на все население Туркестанского генерал-губернаторства (§ 140). Три колониальных судебных инстанции обладали полномочиями выносить решения по делам о преступлениях против государства, православной церкви, системы налогообложения и общественного порядка (таких, как мошенничество, государственная измена, подстрекательство к антиправительственным действиям, порча телеграфных линий, убийство, незаконный захват территории, ограбление) (§ 141). Кроме того, все судебные инстанции были уполномочены выносить решения по делам о преступлениях, совершенных коренными жителями против русских поселенцев (§ 142). Данную систему судов под председательством российских чиновников дополняла система народных судов, которая функционировала «на основании существующих <…> обычаев» (§ 208). В данной формулировке понятие «обычай» употребляется в широком смысле и включает в себя шариат. Народные суды имели полномочия принимать решения лишь по тем делам, где обе тяжущиеся стороны принадлежали к коренному населению. Судопроизводство в народном суде проходило по исламскому или обычному праву. Возглавлял суд единственный судья, действующий в рамках четко очерченной территориальной юрисдикции. Это не было российским нововведением, так как суды казиев уже давно характеризовались территориальностью юрисдикции[342]. Новшество заключалось в том, что «подсудность дел гражданских определяется местом жительства ответчика, а подсудность дел уголовных – местом совершения преступления» (§ 212), то есть в том, что на юридическом языке называется actor sequitur forum rei[343]. По делам, по которым не были приняты окончательные решения, следовало подавать апелляции съезду судей. Съезд представлял собой консультативный судебный орган, в который входило несколько судей (§ 240). Помимо этого, колониальные власти ввели следующие несколько норм, явивших собой вмешательство в работу местных правовых систем: 1) мусульмане могли по согласию сторон обратиться за решением по делу к мировому судье или в областной суд (§ 213); 2) мусульмане имели право оспорить решение народного суда, пожаловавшись уездному начальнику (§ 243). Данные нововведения служили для того, чтобы обеспечить прямое участие колониального правительства в осуществлении правосудия в отношении подданных. Однако, по всей вероятности, введение новых норм также препятствовало установлению верховенства закона в колонии. Хотя Положения и опирались на принцип разделения властей, большинство конфликтов, как мы увидим, все же разрешалось назначением военных на ключевые посты в генерал-губернаторстве по соображениям, не связанным с судопроизводством. Положения создавали благоприятные условия для авторитаризма, и нередко были случаи, когда военные чиновники выносили судебные решения по собственному произволу. Эта ситуация напоминает то, что итальянский философ Джорджо Агамбен назвал «состоянием исключения»[344], то есть приостановкой действия судейской власти, в результате которой укреплялась исполнительная государственная власть, а судьба субъектов подчас зависела от произвола органов правопорядка.

Самая значимая правовая реформа почти за пятьдесят лет правления российских колонизаторов в Средней Азии касалась способа назначения на судейские посты. Колониальная администрация постановила, что судьи должны избираться раз в три года. При этом выборная система не предполагала прямого голосования каждого жителя; правом голоса обладали лишь представители от пятидесяти дворов – так называемые элликбаши. Именно они принимали участие в выборах казиев мусульманских сообществ в каждой городской части и деревне. Перед вступлением в силу результаты голосования одобрялись колониальными властями. Это правило распространялось на выборы казиев в оседлых сообществах и судей-биев в кочевых общинах, судивших по адату.