Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Предполагаемая склонность казиев ко взяточничеству, злоупотреблению властью, а также мнимое незнание ими законов не только сделали их объектом народного презрения, но и предоставили жителям Средней Азии мощный рычаг для достижения личных целей. Колониальные чиновники с самого своего появления в регионе выражали озабоченность моральными качествами мусульманских судей[385]. Эта озабоченность, искренняя или притворная, была краеугольным камнем колониального плана по замене института народных судей имперскими мировыми судами. Важно отметить, что подданные не сами решили обращаться за разрешением конфликтов к колониальным властям[386]. Эта возможность предполагалась имперским законодательством: административное устройство генерал-губернаторства открыто позволяло колониальным подданным подавать жалобы царским чиновникам. Как мы видели в главе 1, обращение к имперской администрации само по себе не было новшеством, так как коренные жители испокон веков обращались с жалобами к местным правителям. Однако то, что колониальные подданные смогли приспособить язык, которым они выражали жалобы, к характеру колониальной бюрократии, наводит на некоторые размышления. Это не только демонстрирует восприимчивость и чуткость местного населения к новым культурным моделям и меняющимся социальным обстоятельствам, но и отражает развитие концепции «законности» – правовой культуры и правосознания каждого человека как отдельного индивида или члена сообщества. В основе концепции законности у среднеазиатских мусульман в период российского правления лежала идея, что необходимо создать у колониальных властей впечатление, что среди народных судей распространена коррупция. Огромное количество документов, в которых казии по злому умыслу обвиняются во взяточничестве и хищении средств, подтверждают гипотезу о том, что народные суды в русском Туркестане имели показательный образ очагов коррупции[387]. Я вовсе не хочу сказать, что коррумпированных народных судей не существовало вовсе. Взятки – тема столь же старая, как и сам мусульманский мир[388], и народные судьи Средней Азии не являются здесь исключением[389]. Кроме того, обязанность вершить правосудие превращала казиев в мишень для жестокой общественной критики и сатиры[390], поскольку они имели полномочия, недоступные другим. Существует даже узбекская пословица, которая гласит: «Если к тебе имеет претензии казий, молись Богу»[391].

Однако принимать все обвинения в коррупции за непреложную истину невозможно по нескольким причинам. Во-первых, «подкупность» (ришва) казиев является ключевым словом языка ненависти, которым пользовались мусульмане до завоевания, чтобы выразить неодобрение по отношению к определенным правоведам и очернить их репутацию. В книге «Хуласат ал-ахвал» (1886)[392] ташкентский мудрец Абу ‘Убайдаллах рассказывает о споре между его отцом и неким «чужеземцем» (бигана ва бируна). Объектом спора был садовый участок, примыкавший ко двору, где жила семья Абу ‘Убайдаллаха. Отец был сильно заинтересован в приобретении участка в собственность, поскольку его двор был по всем меркам тесен для семьи, однако чужеземцу удалось купить землю раньше. Когда отец Абу ‘Убайдаллаха услышал об этом, он подал жалобу ташкентским правоведам и заявил о нарушении преимущественного права покупки (шуф‘а), которым он обладал как владелец граничащей с участком земли. Однако правоведы отклонили жалобу, так как чужеземец, по словам ‘Убайдаллаха, их подкупил (чижа ба-тарика-и ришва дада[393]). Вот еще один пример: в 1828 году одиннадцать ташкентских муфтиев вынесли решение по делу человека, который, проиграв до этого судебный спор, назвал взяточником (ришва хвур) казия, вынесшего приговор, и тем самым его жестоко оскорбил. Правоведы постановили, что по исламскому закону клеветник подлежит наказанию (мустахакк-и та‘зир), и уточнили, что казий, в адрес которого была высказана клевета, обязан определить для нарушителя публичное наказание (та‘зир-и балиг)[394]. Из данных примеров очевидно, что обвинения в коррупции чаще являются следствием неприязни к казиям, чем реакцией на действительные случаи взяточничества.