Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Одним из побочных эффектов описанного бюрократического механизма было то, что русские чиновники получали все большее количество судебных исков, которые, как позже устанавливал ханский дворец, были поданы по злому умыслу. Еще в ранний период после передела Хорезма, всего через 12 лет после Хивинского похода, Мухаммад Рахим-хан II предупреждал Амударьинский отдел, что мусульмане подают лживые прошения (йалган ‘арзлар). Хан говорил, что кунгратские власти затрудняются проводить слушания по таким делам, поскольку просители неуважительно относятся к решениям казиев, не приходят в суд и даже клевещут на казиев и хакимов[407]. По всей видимости, русские власти не предприняли никаких ответных мер в отношении данного правового феномена, попросту сочтя предупреждение хана излишним. В переписке между должностными лицами с разных берегов Амударьи встречаются случаи, когда хивинские власти с долей иронии сообщали колонизаторам, что те, выслушивая обманщиков, придают лживым и злонамеренным обвинениям некоторый, пусть и незначительный вес. Это наиболее явно прослеживается в делах, касающихся мусульманского семейного права. К примеру, один казах из Красноводска пожаловался в суд на хивинского подданного, заявив, что тот увел у него жену с двумя детьми. Расследование, проведенное в Хиве, показало, что женщина давно получила от истца развод; кроме того, в действительности пара не имела детей[408]. Другой казах обратился к имперским властям, требуя помощи в возмещении брачного выкупа за казашку, которая жила на территории протектората и на которой он так и не женился. В результате расследования была выявлена другая предыстория: за семь лет до подачи иска женщина заключила помолвку с другим мужчиной в присутствии нескольких свидетелей и к моменту разбирательства уже два года как была за ним замужем. Соответственно, хивинские власти постановили, что иск имел характер клеветы (бухтан ва йалган)[409]. Рассмотрим еще один случай: казах пришел к русскому чиновнику в Петроалександровске с жалобой на похищение дочери. Истец утверждал, что похититель был хивинским подданным. В ходе расследования удалось доказать, что подозреваемый действительно похитил девушку и увез ее в город Чимбай, где заключил с ней законный брак в присутствии казия, при свидетельстве собрания высокопоставленных людей, с согласия родителей девушки, в том числе самого истца! Помимо этого, у пары была двухлетняя дочь. И снова хивинские власти заключили, что иск был заведомо ложным (бухтан)[410].

Возникает вопрос, имел ли термин «клевета», который многократно встречается в бюрократическом языке кунгратской династии, какой-либо практический смысл для участников дела. Существует значительное различие между признанием недействительности иска и объявлением его клеветническим и оскорбительным. Так, в местах применения шариата и в исламских юридических документах мы действительно встречаем категорию «недействительности» (фасид ва батиль). Хивинской бюрократии эта категория была также известна; в местных документах арабский правовой термин «фасид ва батиль» заменили такие эквиваленты, как бикар[411] и на-раст[412]. Примеры подобных бюрократических записей найти нетрудно. Например, в одном инструктивном письме (фатак) хивинский ханский дворец отдает приказ служителю суда и его помощнику привести обе стороны в ханский суд для разрешения спора. На обратной стороне указано, что через девять дней после получения письма истец признался на судебном слушании в хивинском дворце, что его жалоба была безосновательна (да‘вамни бушка куйдум диб икрар)[413].

Таким образом, будет ошибочным полагать, что жители Хорезма, находясь вне сферы влияния Российской империи, никогда не обращались к хану с безосновательными жалобами, которые позже были аннулированы. Акцентирование внимания на категории «клевета» указывает на то, что мы имеем дело с иным феноменом. Признание иска клеветническим – это не что иное, как моральное суждение по поводу поведения истцов, обращавшихся в Амударьинский отдел с заведомо ложными обвинениями[414]. Иными словами, Кунграты таким образом сообщали, что русские власти, хотя и ввели в Хорезме особый механизм для сохранения традиционных институтов правосудия, тем не менее значительно повлияли на правосознание мусульман, а следовательно – и на их понимание нравственности. Российская администрация спокойно относилась к заведомо ложным прошениям, которые местные жители подавали в больших количествах. Поэтому представляется, что Кунграты не просто напоминали русским властям о возможности получения необоснованных прошений от мусульман, живущих на российской стороне Амударьи, но сообщали, что за этими прошениями вполне мог стоять злой умысел. Таким образом, хивинские власти указывали на очевидные ограничения нового порядка, оставляющие возможность для такого поведения подданных.