Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Русский чиновник был готов временно принять на себя роль исламского правоведа и сопоставить действия участников судебного разбирательства с положениями вакф-наме. Очевидно, концепции, ведущие происхождение из нотариальной практики шариатских судов, играли значительную роль в судопроизводстве на низших уровнях колониальной администрации. Лыкошин установил, что Мухитдин Ходжа поступил в соответствии с условиями вакф-наме. Как и предписывалось, в прошлом году казий действительно назначил Максума мутаваллием. Прибыль от продаж в лавках возросла с тех пор почти в два раза и тратилась исключительно на обустройство лавок, а мутаваллий не забрал себе ни копейки дохода. Придя к выводу, что заявления Садык-джана по поводу вакфа голословны, Лыкошин убедился, что обвинение казия в вымогательстве также не имеет под собой основания.

Учитывая, что Садык-джан предъявлял похожие обвинения ранее, Лыкошин решил, что нынешняя жалоба – всего лишь попытка дальнейшей дискредитации казия и что дело следует закрыть. Он пишет: «Я не нашел нужным вызывать свидетелей и закончил производимое мною дознание, находя, что и претензии о 110 руб., также как и претензии на звание мутаваллия, Садыкджан <…> подтвердить не может»[436].

Пока помощник городского начальника составлял акт, сам начальник, Путинцев, решил лично допросить Мухитдина Ходжу. В ходе беседы казий подтвердил, что Байбаба принял решение об учреждении вакфа в пользу двух мечетей и выразил при этом желание, чтобы доходы от лавок находились под контролем имамов этих мечетей. Мухитдин Ходжа также утверждал, что обвинения в злоупотреблении властью, связанные с условиями вакфа, были попыткой Садык-джана его дискредитировать и склонить избирателей на сторону другого кандидата в народные судьи. Мухитдин сообщил, что после его переизбрания народным судьей обвинения прекратились; кроме того, если бы данные обвинения имели под собой веские основания, то те, кто нес ответственность за вакф, обратились бы к властям с жалобой. Мухитдин Ходжа также объяснил, что Садык-джан пытается его скомпрометировать с тех пор, как казий нашел его виновным в хищении более тысячи рублей во время опекунства над младшим братом и потребовал возместить сумму. Садык-джану по неизвестным причинам удалось уклониться от уплаты. После этого он стал регулярно возводить клевету на судью[437].

К середине мая 1891 года городской начальник набрал достаточно улик, чтобы утверждать, что адресованные российским чиновникам прошения Садык-джана были мотивированы злым умыслом и подлежат аннулированию. Именно в это время, когда у Садык-джана уже не оставалось надежды убедить колониальные власти провести слушание, вмешалась дочь Байбабы и двоюродная сестра Садык-джана, Майрам-Биби, и подала туркестанскому генерал-губернатору прошение. Данное прошение было частью масштабного заговора против казия, так что нам важны и время подачи, и содержащиеся в нем утверждения. Итак, 7 июня Майрам-Биби писала: