Идентичность и цикл жизни

Таким образом, обозначим, что психоаналитик должен научиться выявлять исторические детерминанты, сделавшие его тем, чем он ныне является, до того, как он начнет оттачивать этот человеческий дар – способность понимать, что есть отличное от него самого. Однако и кроме этого существуют исторические детерминанты психоаналитических концепций.

Если в сфере человеческой мотивации одни и те же понятия используются на протяжении полувека (и какого века!), они неизбежно должны отражать идеологию момента рождения и впитать все коннотации последующих социальных перемен. Идеологическая коннотация является исторической неизбежностью в отношении использования концептуальных инструментов, связанных с эго – органом, данным человеку для испытания реальности. Концептуализация самотождественной основы человека и самой реальности является, по сути, функцией исторической перемены. Тем не менее и здесь мы ищем границы свободы, методы, проводим глубокий анализ сопротивления пониманию и планированию.

Философы могли бы предсказать, что сама концепция «реальности», вполне ясная во вложенном в нее смысле, в практическом употреблении теряет определенность. Согласно принципу стремления к удовольствию, хорошее есть то, что вызывает приятные чувства в данную минуту; принцип реальности провозглашает, что длительность хороших ощущений обеспечивается принятием во внимание всех возможных внешних и внутренних последствий действия. Так что принципы, провозглашаемые ученым, легко могут быть опровергнуты экономистом. Принцип реальности в теории и в терапии приобретает некоторый оттенок индивидуализма, согласно которому хорошо то, что может сойти индивидууму с рук, когда он нарушает закон (поскольку иногда это влечет за собой наказание) и обманывает свое супер-эго (поскольку вызывает его дискомфорт). Неудачи наших терапевтических усилий часто выявляют ограниченность применения этого принципа: западный человек, почти против своей воли, приобретает все более универсальную коллективную идентичность. Его принцип реальности начинает включать в себя социальный принцип, согласно которому хорошо то, что в долгосрочной перспективе дает человеку ощущение блага, не мешая другому человеку (разделяющему с ним ту же коллективную идентичность) утвердиться в аналогичном восприятии. Остается вопрос: каким должен быть новый синтез экономической и эмоциональной безопасности, чтобы поддержать существование этой широкой коллективной идентичности и таким образом придать прочность индивидуальному эго?

Другая тенденция в современной концептуализации воплотилась в появившейся не так давно формуле, согласно которой «на протяжении всего периода детства происходит процесс взросления, который, находясь на служении умножающихся знаний и адаптации к реальности, направлен на совершенствование [эго] функций и приведение их в состояние все более и более объективное и независимое от эмоций до тех пор, пока эти функции не станут столь же точными и надежными, как механические аппараты» (Anna Freud, 1945).

Очевидно, однако, что эго как таковое гораздо старше всей этой механизации. Если мы обнаруживаем в нем тенденцию к механизации самого себя и освобождению от тех самых эмоций, без которых опыт обеднен, возможно, мы имеем дело с исторической дилеммой. Сегодня вопрос состоит в том, будут ли проблемы машинного века разрешены путем механизации человека или же путем гуманизации промышленности. Наши обычаи воспитания детей начали меняться в сторону стандартизации человека, его превращения в надежный механизм, готовый «приспособиться» к конкурентной эксплуатации в век машин. Действительно, некоторые современные тенденции в обучении детей, кажется, призваны отражать магическую идентификацию с машиной, аналогично тому, как примитивное племя идентифицировало себя со своим тотемным животным. Современный разум, уже являющийся продуктом цивилизации, объятой механизацией, пытается понять сам себя и ищет для себя «ментальные механизмы». Если же и само эго жаждет механической адаптации, то, возможно, мы имеем дело не с природой эго, а с его исторически обусловленной корректировкой, а также с нашим собственным механистическим подходом к его исследованию. Вероятно, здесь будет уместно указать на тот факт, что слово «эго», ставшее расхожим в нашей стране, конечно же, не имеет ничего общего с психоаналитической концепцией; оно относится к небезусловной и зачастую неоправданной самооценке. Между тем, похоже, эта коннотация проникла даже в профессиональные обсуждения проблем эго еще на заре развития терапевтических методов.