Идентичность и цикл жизни

В критических случаях отложенного или затянувшегося отрочества проявляется экстремальная форма нарушений проживания времени, которая в слабых своих вариантах относится к компетенции психопатологии подросткового периода. Она включает в себя ощущение безотлагательной срочности и вместе с тем потерю чувства времени как одного из измерений жизни. Молодой человек ощущает себя одновременно очень маленьким, почти младенцем, и в то же время дряхлым стариком. Протесты по поводу упущенного шанса и преждевременной и фатальной утраты возможностей распространены среди тех наших пациентов, которые оказались внутри подростковых культур, считающих такие протесты романтичными. Болезненность, однако, состоит в неверии в то, что время может все изменить, и одновременно в страхе перед тем, что это на самом деле может случиться. Это противоречие часто выражается в общем замедлении темпа жизни: пациент ведет себя в ежедневной жизни (и в рамках терапии) так, словно он увяз в патоке. Ему сложно вечером отправиться в постель и перейти в состояние сна, точно так же ему сложно утром встать с кровати и вернуться в состояние бодрствования; сложно прийти к назначенному времени и сложно вовремя уйти. Обычные его жалобы – «я ничего не знаю», «я сдался», «я бросил» – отражают состояние легкой депрессии; часто они являются проявлением отчаяния, которое Эдвард Бибринг (Edward Bibring, 1953) не так давно объяснил стремлением части эго «умереть». Заявления молодых людей о том, что их жизнь закончится с окончанием подросткового периода (иногда они называют более поздний срок своего «ухода»), являются, безусловно, нежелательными, но в то же время дают некую надежду на возможность нового начала. Некоторые из наших пациентов настаивают на том, чтобы их терапевт не убеждал их продолжать жить, если (успешное) лечение не сможет убедить их в том, что это того стоит; без такого убеждения их мораторий не состоялся бы. Вместе с тем «желание умереть» лишь в редких случаях является по-настоящему суицидальным, когда «стать самоубийцей» становится неизбежным выбором идентичности. Я вспоминаю одну милую девушку, старшую дочь фабричного рабочего. Ее мать без конца повторяла, что лучше ее дочери умрут, чем она увидит их проститутками; в то же время она подозревала «проституцию» в любом их общении с мальчиками. В результате девушки образовали свой тайный кружок, чтобы экспериментировать с неоднозначными ситуациями и, возможно, чтобы защищать друг друга от мужчин. Наконец, они были пойманы в компрометирующих обстоятельствах. Официальные органы также посчитали, что девушки собирались заняться проституцией, и направили их в соответствующие учреждения, где им продолжали навязывать то клеймо, которое общество ставит на таких, как они. Они не могли обратиться к матери, которая, как они считали, не оставила им выбора; добрые намерения и сочувствие социальных работников по несчастному стечению обстоятельств саботировались. В конце концов, старшая девочка (также по стечению обстоятельств) не увидела для себя иного будущего, кроме ухода из этого мира. Она повесилась, надев перед смертью красивое платье и оставив записку, которая заканчивалась загадочными словами: «Я заслужила честь, чтобы отказаться от нее. Зачем?»

Менее эффектные, но не менее болезненные формы и причины «негативной идентичности» будут рассмотрены ниже.

Диффузия инициативности