В случае острой диффузии идентичности это сопротивление идентичности становится основной проблемой терапевтического контакта. Все вариации в психоаналитических методах имеют одно общее: доминирующее сопротивление должно быть принято в них как главное указание на выбор метода, а интерпретация должна соответствовать способности пациента принять ее. Такие пациенты саботируют коммуникацию до тех пор, пока не уладят некоторые базовые – противоречивые – вопросы. Пациент настаивает на том, чтобы терапевт принял его негативную идентичность как реальную и необходимую (что так было и так есть), но не приходя к выводу, что эта негативная идентичность – «все, что у него (пациента) есть». Если терапевт способен выполнить оба этих требования, он должен терпеливо доказать, пройдя с пациентом через несколько серьезных кризисов, что он может понять пациента и сочувствовать ему, не поглощая его идентичность и не предлагая себя в качестве тотемной закуски. И только тогда понемногу могут проявиться более знакомые формы переноса.
Это всего лишь несколько моментов в феноменологии спутанной идентичности, которые нашли отражение в интересных и известных мне случаях переноса и сопротивления. Индивидуальное лечение, однако, является лишь одной из методик терапии рассматриваемых случаев. Переносы таких пациентов остаются размытыми, а их эмоциональные вспышки представляют опасность. По этой причине некоторые из них нуждаются в лечении в условиях больницы, где их выход из терапевтических отношений будет ограничиваться наблюдением; где их первые шаги
Обсуждая пациентов, которые обнаруживают общую патогенную тенденцию, мы должны также задаться вопросом, что объединяет их родителей. Мне кажется, что у матерей ряда наших пациентов обнаруживаются некие общие специфические черты.
В первую очередь это выраженное стремление к статусу, продвижению вверх по социальной лестнице, претенциозность или желание «быть не хуже других». Такие матери склонны жертвовать всем, в том числе искренними чувствами и здравыми суждениями, ради парадного фасада, богатства, собственности, «счастья». На самом же деле они подталкивают своих чувствительных детей к имитации «естественной» и «правильной» социализации. У них есть еще одно, особое качество – всеприсутствие и всепроникновение; их голоса и тихие всхлипывания слышны издалека, они капризны и докучливы, от них нельзя спрятаться. Один из пациентов все свое детство видел один и тот же сон: по комнате летали щелкающие ножницы. Ножницы символизировали резкий голос его матери[31]. Это любящие матери, но любят они страшась, жалуясь и навязываясь. Они сами так жаждут одобрения и признания, что возлагают на собственных детей груз непонятных тем жалоб, особенно жалоб на отца, и ждут, что дети своим существованием оправдают их материнское существование. Они крайне ревнивы и чувствительны к ревности других; в нашем контексте особенно важно, что такая мать очень ревниво относится к любому признаку того, что ребенок может идентифицировать себя в первую очередь с отцом или, что еще хуже, основывать свою идентичность на отцовской. Необходимо добавить, что, какими бы разными ни были эти матери, эти их тенденции направлены главным образом на ребенка. Из этого следует, что такие пациенты, в свою очередь, с самого начала глубоко ранят своих матерей желанием спрятаться от них из-за полной нетерпимости к крайним различиям темперамента. Эти различия, однако, являются крайними выражениями существенной близости: под этим я имею в виду, что чрезмерную склонность пациента к замкнутости (или импульсивным действиям) и чрезмерную социальную навязчивость матери объединяет высокая степень социальной уязвимости. За постоянными жалобами матери на то, что отец пациента не смог сделать из нее женщину, стоит сожаление, глубоко переживаемое как матерью, так и ребенком, что пациент не смог сделать из нее мать.
Отцы, обычно успешные, а часто и выдающиеся представители своей области, дома, как правило, не противоречат своим женам из-за чрезмерной зависимости от собственных матерей, вследствие чего они также глубоко ревнуют к собственным детям. Вся инициативность и цельность их личности либо уступает настойчивости жены, либо мужчина все время стремится ускользнуть, испытывая вину. В результате мать становится все более эмоционально зависимой, капризной и «жертвенной» в своих притязаниях, направленных на всех или на некоторых из своих детей.