Идентичность и цикл жизни

Переходим к Сознанию Идентичности (V, 2), предшественниками которого являются Сомнение и Стыд (II, 2). Они мешают проявиться чувству автономии, противостоят принятию психосоциального факта существования единственного, неповторимого, отдельного индивида, который буквально и фигурально должен стоять на своих ногах. Я позволю себе процитировать самого себя (1950a): «Стыд – эмоция недостаточно изученная[32], поскольку в нашей цивилизации чувство стыда довольно рано и легко поглощается чувством вины. Стыд предполагает, что некто выставлен на “всеобщее обозрение” и сознает, что на него смотрят: одним словом, ему неловко. Некто видим, но не готов быть видимым; вот почему мы воображаем стыд как ситуацию, в которой на нас пялят глаза, когда мы неполностью одеты, в ночной рубашке, со спущенными штанами. Стыд рано выражается в стремлении спрятать лицо или в желании тут же “провалиться сквозь землю”. Но, по-моему, это есть не что иное, как обращенный на себя гнев. Тот, кому стыдно, хотел бы заставить мир не смотреть на него, не замечать его “наготы”. Ему хотелось бы уничтожить “глаза мира”. Вместо этого он вынужден желать собственной невидимости. Сомнение стоит в одном ряду со стыдом. Там, где стыд находится в зависимости от сознания собственной ответственности и открытости перед другими, сомнение, как заставляют меня считать клинические наблюдения, имеет прямое отношение к осознанию факта, что у него есть то, что выставлено напоказ, и то, что спрятано, – особенно то, что спрятано. Это базисное чувство сомнения во всем, что человек оставил позади, составляет субстрат более поздних и более вербализованных форм компульсивного недоверия; оно находит свое взрослое выражение в параноидальной боязни скрытых преследователей и тайных преследований, угрожающих откуда-то сзади (и изнутри)» (p.223). Тогда сознание идентичности – это новая версия изначального сомнения в надежности доверия к взрослым воспитателям и доверия к самому себе; только в подростковом возрасте это осознаваемое сомнение относится к надежности и возможности примирения со всем периодом оставшегося позади детства. Обязательство достичь идентичности, не только отличительной, но и самобытной, может вызывать болезненное и всеобъемлющее ощущение позора, в чем-то сходное с изначальным стыдом (и гневом) из-за того, что пациент выставлен напоказ перед всезнающими взрослыми – с тем отличием, что теперь чувство потенциального стыда испытывает субъект общественной истории, выставленный напоказ перед сверстниками и лидерами. При нормальном ходе вещей все это уравновешивается Уверенностью в себе, приобретаемой из чувства постоянно растущей идентичности, формирующейся в конце каждого кризиса, уверенностью, вытекающей из возросшей независимости от семьи как матрицы детских идентификаций.

Среди социетальных феноменов, относящихся к этому второму конфликту, можно увидеть универсальную тенденцию к единообразию (стремление носить униформу или одеваться особым образом), через которое не обретенная пока уверенность в себе прячется в групповой тождественности, подтверждаемой как ношением знаков отличия, так и жертвоприношениями в форме награждений, конфирмации, инициаций. Даже те, кому важно быть радикально иным и обозначить свою исключительность, должны носить род униформы (снобы, стиляги). Эта и менее очевидные формы единообразия поддерживаются институтом клеймения и травли среди сверстников, категоричного обмена «любезностями», объединением в группы против тех, кто остается стоять «со скрипочкой в руках» в болезненной (и хотя бы иногда творческой) изоляции.

Мы говорили о том, как происходит выбор в пользу Негативной Идентичности (V, 3), противопоставленной Ролевым Экспериментам, о которых также шла речь. Расположение этих терминов на схеме указывает на их очевидную связь с более ранним конфликтом (III, 3) между свободной Инициативностью (в реальности, фантазиях, в игре) и эдиповым комплексом вины. Там, где кризис идентичности разрешается переходом в эдипов кризис, а затем в кризис доверия, выбор негативной идентичности остается единственной формой инициативности, полным отречением от вины или полным отказом от амбиций как единственно возможным способом управления чувством вины. Напротив, нормальное проявление инициативности, на этой стадии относительно свободное от чувства вины, является формой подчиненного воле ролевого экспериментирования, которое следует неписаным правилам подростковых субкультур.