Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Первым делом она заявила: «Вопреки мнению некоторых товарищей [явный намек на С. А. Покровского. — В. Т.], я думаю, что наш коллектив сотрудников в основном здоровый и работоспособный, что он в состоянии осознать, учесть и исправить свои ошибки»[708]. Таким образом, были очерчены определенные рамки проработок. Как написала в письме Е. Н. Кушева, в выступлении прозвучали «успокоительные ноты»[709]. В то же время Панкратова не могла (и, конечно же, не собиралась, как человек партийный) все спускать на тормозах. Она заметила, что историки не смогут идеологически правильно воспитывать молодежь, публикуя такие книги, как работы С. Б. Веселовского. В духе «борьбы с объективизмом» она выступила против увлечения разработкой фактической стороны исторических исследований. «У нас иногда говорят, что в Институте истории больше эрудитов, чем теоретиков. Однако, можно выразить сомнение в эрудиции тех историков, которые отказываются от теории»[710], — говорила Панкратова. Учитывая резонанс, вызванный книгой Н. Л. Рубинштейна по историографии и ее обсуждением, они призвала активнее развивать историографические исследования в институте, сделав их орудием борьбы с буржуазной наукой.

Не менее важную роль играло выступление А. Л. Сидорова. Он только начинал рваться наверх, и его «звездный час» будет еще впереди, но уже сейчас он был одним из тех, кто играл ведущую роль в кампаниях и претендовал на занятие высоких позиций в исторической науке. Он призвал проводить серьезную воспитательную работу в секторах. Но гораздо важнее были его претензии к руководству института, фактически к Грекову. «Разве случаен тот факт, что руководящие работники Института истории не только не обсудили книгу Рубинштейна ни в секторах, ни в дирекции, ни на Ученом совете, но даже не выступили при обсуждении этой книги на всесоюзном совещании. Разве этот факт не вскрывает отсутствие самокритики, не показывает нежелание обострять углы…»[711], — допытывался А. Л. Сидоров. Ранее такое себе позволял только С. А. Покровский — человек, не зависящий от Б. Д. Грекова, поскольку работал в Институте государства и права, и имеющий славу маргинала. Сидоров обладал иным статусом и сознательно шел на критику руководства. Такое себе мог позволить только человек, не только имеющий серьезную поддержку, но и рассчитывающий потеснить лидеров. Он призвал развернуть непримиримую критику и самокритику. Выход он видел в акценте на коллективных трудах, в которых бы каждая работа подвергалась тщательному обсуждению и контролю.

Шедшие следом Е. Я. Шрейнберг, Э. Б. Генкина и Н. М. Дружинин сосредоточили свое выступление не на критике коллег, а на организационных вопросах. Нотович покаялся в своих ошибках. Любопытно себя повел С. Д. Сказкин. Признав справедливой упреки в низкой научной продуктивности (их предъявили не только ему, но и А. Д. Удальцову и Е. А. Косминскому), он заявил, что находится уже в том возрасте, когда высокая административная нагрузка практически непосильна. «К сожалению, мы все уже в таком возрасте[712], когда нас надо было бы освободить от всех административных занятий для того, чтобы заняться подведением жизненных итогов и написать последние свои работы»[713], — сказал С. Д. Сказкин.

Секретарь «Византийского временника» В. Т. Горянов признал свои ошибки в статье о Ф. И. Успенском. Далее он посетовал на отсутствие планирования в секторе. В заключение он призвал византинистов обратиться к актуальной теме русско-византийских отношений, а также направить свои силы на борьбу с теорией о том, что именно Византия принесла на Русь культуру. Необходимо показывать русскую культуру как самобытную[714].

18 октября в начале заседания выяснилось, что Е. А. Косминский заболел и не сможет присутствовать. Очевидно, сказалось нервное напряжение и нежелание опять подвергаться нападкам и пачкать собственные руки. Речь В. И. Шункова стала призывом к проведению «воинствующего принципа партийности»[715]. Докладчик специально остановился на статье А. И. Яковлева о В. О. Ключевском и в негативном ключе отметил, что Яковлев показал непреходящее значение трудов Ключевского, в том числе и для советской исторической науки: «…Создается впечатление, что современная историческая наука возникла как простой преемник развития предыдущих прогрессивных учений. Разве здесь не воскуряется фимиам буржуазной науке?»[716].

Наконец, итоговое слово взял Б. Д. Греков. Он констатировал, что в работе Института истории были вскрыты ошибки. Причем не только те, что уже были указаны в печати, но те, которые выявились непосредственно на заседаниях. «Они все были единодушно осуждены и было высказано убеждение, что Институт истории. понимает свой долг и готов работать с тем, чтобы исправить свои ошибки»[717], — сказал Греков. Он подчеркнул, что прошедшее заседание окажет длительное влияние на работу сотрудников. Не мог он не дать отпор и критическому выступлению С. А. Покровского, напомнив, что тот имеет весьма скандальную репутацию.