Идеология русской государственности. Континент Россия

Серьёзный удар государственной православной морали был нанесён расколом, во многом таинственным событием русской истории, ждущим своих исследователей. Исправление богослужебных текстов по греческим образцам, несущественное изменение обряда привело к ожесточённому и бескомпромиссному конфликту, в результате которого значительная (а возможно, и бо́льшая) часть народа отошла от Русской православной церкви и, как следствие, морально дистанцировалась от самодержавия. Сам феномен раскола, сверхчувствительность к форме вероучения показывает, какое значение имела для русских православная вера и – что особенно для нас важно в данном анализе – православная мораль, обосновывающая само существование русского государства. Расколом было заложено моральное основание для русской революции.

Государство Ленина-Сталина вернуло церкви всю полноту самоуправления, отделив православную церковь от государства и объявив ей войну. То, насколько удалось продвинуться коммунистам в ликвидации православия в России, собственно и показывает, насколько в реальности под поверхностью воинствующего безбожия сохранилась в народе православная вера (и православная государствообразующая мораль). Понятно, что коммунистические репрессии не смогли дотянуться до староверов, поскольку последние за три сотни лет привыкли жить в подполье. Но и прихожане РПЦ не оставили храмы. Коммунисты крестились тайно и тайно крестили детей. Главное дело Маркса – убийство христианства – так и не свершилось в самом сердце христианской веры, русском православии. Подвергнутое гонениям и мучительству, русское православие лишь укрепилось в вере, просияло новыми святыми и мучениками.

Как мы уже подробно разбирали выше, мораль советского государства была построена на труде. Труд сделал человека человеком. Эту моральную максиму забавно обосновывали «материалистической» теорией эволюционного происхождения человека из обезьяны. Но прямо отразить в государственной морали тезис основоположников марксизма, что человек должен вернуть себе отчуждённые Богу человеческие качества, забрать у Бога своё человеческое достояние и таким образом занять место Бога, – на это практики социалистического строительства не решились. Ведь тогда вопрос о Боге должен быть поставлен и атеистически разрешён каждым гражданином. А если он решит этот вопрос не в пользу атеизма? Поэтому casus Dei[211] реально был превращён в фигуру умолчания в советской государственной морали. Для более пытливых в метафизике труда открывали ипостась научного знания о ходе человеческой истории и предшествующей эволюции. Трудом становилось и исследование учёных, и политическая работа коммунистов (почему тогда трудом не считались волевые и умственные усилия капиталиста – тут предлагалось не зацикливаться на вопросе). Кризис советской трудовой морали мы описали выше – она утратила связь с иным трудом, самодеятельным, обладающим исходным нравственным значением. Мораль, утратившая связь с нравственностью, долго не живёт. Преувеличение моральной роли труда в советской морали отметил ещё Осип Мандельштам: «Есть блуд труда, и он у нас в крови». Царская Россия усердно трудилась, опираясь на православную мораль, в которой элемент труда находится на своём достойном, но далеко не первом месте, а люди и сословия, не желавшие трудиться, уходили со сцены. Но трудовая советская мораль позволила вовлечь крестьянское население в социалистическое строительство, не поднимая вопроса о Боге в непосильном для коммунистической политической монополии масштабе.