Идеология русской государственности. Континент Россия

Как кажется, этой моралью становится императив сохранения жизни, за которую отвечает человек. Сознание, открытое откровению, найдёт в этом императиве волю Божью, а сознание, для откровения не готовое, должно будет тем не менее принять включённость человека в объемлющее целое, которое всё больше зависит от него и его действий. Экономика потребления сама по себе не является препятствием для такой моральной ориентации. Собственный экономический смысл потребления заключается в завершении цикла обменов, в смерти конечного товара, в достижении границы экономизации хозяйственной деятельности. Неэкономическая сторона потребления раскрывается в метафизике потребности – а что нам нужно? Чего мы хотим? Если бы ответ на этот вопрос определялся исключительно природными причинами, мы до сих пор бы не знали ни огня, ни колеса. Сегодня вопрос, что нужно человеку, – поле его свободного самоопределения. Если нам будет нужна семья, а не выпивка и наркотики, благо всех, а не только «избранных», то и потребление не только не снизится, но и радикально возрастёт. Новые финансы России и мира будут обеспечены новыми «ценностями», новым капиталом, новой сакральностью (святостью). Содержание потребления диктует экономике мораль и практику самодеятельного выживания человеческого рода, а не отдельного индивида.

Как это ни странно, экономика на уровне целого (а не на уровне предприятия) только тогда развивается, то есть ведёт к прибылям, когда последние обеспечены убытками, невозвратными расходами. Частично такие расходы обеспечиваются военной сферой. Поэтому капиталистическая «экономическая идеология», не признающая публично убытки ценностью, нуждается в разрушительных войнах, чтобы периодически обнулять достигнутый рост и начинать его сначала, а при отсутствии (нехватке) фактора разрушения вынуждена генерировать фиктивные (виртуальные) товары, то есть исповедует убытки тайно. Но государство, ставшее системой жизнеобеспечения народа, точно знает, что «невозвратные затраты», которые нельзя посчитать в доступных прогнозу инвестиционных циклах, возвращаются при смене господствующей хозяйственной формации в виде «ценностей», образующих национальный капитал. Такой ценностью стали великие каналы, БАМ, космическая программа СССР и многое другое. Если мы сместим фокус потребления (а это делается не экономическими, а моральными мерами) на семью, воспроизводство здорового (то есть того, кто не болеет, а значит и не лечится) и образованного человека, на умножение ресурсов здоровой среды, включая здоровую натуральную пищу (она будет стоить дорого!), то мы создадим – не в инвестиционном экономическом, а в хозяйственно-историческом цикле – новую стоимость и экспортный потенциал, превышающий энергетический экспорт. Экономика жизни оперирует вкладами, отдачу которых получат только следующие поколения – дети, а возможно, только внуки. Которые вновь должны сделать такие же вклады. Такой экономический цикл длинный, через обязательное наследование и народный траст, через выгоду для всех, а не для «успешных» невозможно представить как инвестиционный в рамках либеральной экономической модели, поскольку она опирается на натуральное тождество субъекта. Системой отсчёта такого экономического цикла может быть только государство, поскольку общество мыслит себя сиюминутно, самотождественно, но никак не исторически – оно не помнит дня вчерашнего и не печётся о завтрашнем.

Кризис Западной цивилизации, научного рационализма в социальном применении выражается в противостоянии США России и Китаю, как государствам, воспроизводящимся и развивающимся в истории вопреки американской мечте.