Идеология русской государственности. Континент Россия

Человек Запада по-прежнему считает себя человеком только потому, что он человек власти, неограниченное расширение которой и превосходство над любыми государствами обеспечено наукой. Но наука естественного типа не предъявляет к человеческому действию никаких требований, касающихся оснований. Субъект Декарта может делать всё, что сможет. Он радикально аморален. Наш аморализм 90-х лишён властного могущества аморализма Запада. Хайек и Фридман, идеологи неолиберализма, прямо поставили задачу разрушить любые моральные (а значит – и государственные) основания существования любых групп и общностей, включая самые многочисленные народы, ради глобального расширения рынка, ради вовлечения в экономический оборот «ценностей» – вот и посмотрим, сколько они на самом деле стоят. Мы так жить не смогли. А смогут ли они?

Либерализм ставит во главу угла абстрактного человека. То есть человека человеком делает якобы сам человек. Это и есть свобода. Значит, нет никакой этики – ни морали, идущей от земных условий существования, ни нравственности, идущей от Бога. Человек делает то, что хочет, из того, что сможет. А сможет тем больше, чем больше у него власти и научного знания, причём чем больше последнего – тем больше власти. Научное знание создаёт новые потребительские ценности, лежит в основании предпринимательства. Казалось бы, что тут не так? Кризис такой цивилизационной позиции рассматривал уже Ницше, во многом понятый с точностью до обратного. Вслед за ним – уже на фоне Первой мировой войны как очевидного проявления кризиса – его предметно-историческое описание дал Освальд Шпенглер в знаменитом «Закате Европы». После войны западный постмарксизм, начиная с Хайдеггера, искал выход в обнаружении бытия, восстановлении метафизики, полностью сведённой наукой к фигуре субъекта. Американский идеолог Квигли говорит о трагедии Запада и его последней надежде – рационализме.

Но мы в сжатые исторические сроки опробовали на себе прямую власть научного знания, выжили, превратив свои страдания в своё оружие, и теперь можем обоснованно утверждать, что постнаучный рационализм, который только и может решить проблему выживания человека (а не только природы, как этого требует экологическая религия), должен придавать значение не только знаемому, но и незнаемому (как и предполагал проект рационализма Николая Кузанского), а значит, требовал бы от человека прояснения и критики оснований собственного действия. Русская неофициальная философия в советское время выработала концепцию и подход такого рефлексивного мышления, отталкиваясь именно от опыта советского государственного строительства, различив (и назвав) социотехническую позицию (общественного демиурга) и позицию власти, решив ту задачу, которую большевики не смогли решить в начале и по ходу своего господства (см. выше). Научное знание вовсе не отражает мир. Научное знание заменяет реальность знаковым объектом, который соразмерен и подогнан к средствам мыслительного оперирования им, к наличным методам мышления. Потом этот объект реализуется как новая вещь мира, как актуальность, противостоящая реальности, вытесняя массу реальных явлений из человеческой жизни, деятельности, сознания. Эти явления реальности должны быть спасены, и русская государственная мораль – их, возможно единственная, защита.

Миссия России в том, что она обязуется защитить человека от убийства наукой, поставив науку под контроль более развитой, постнаучной мысли. Так что дело, повторимся, не в экологии, которая в конечном счёте предлагает ликвидировать как раз человека с его деятельностью и эффективно используется в корпусе агрессивных средств воздействия западной пропаганды для обоснования различных современных форм геноцида. Дело также не в одном лишь консервативном возвращении к традициям. Нужно их осознание, а значит восстановление историзма всего корпуса идеологического знания. Но устойчиво воспроизвести государство Путина возможно только при полноценном восстановлении самого статуса государственной морали, при содержательном и ясном её определении.