Идеология русской государственности. Континент Россия

Свой первый проект реформы управления страной он представил именно Екатерине, справедливо полагая, что уж она-то необходимым языком владеет. Документ предусматривал создание Императорского совета, наделённого законодательными и контрольными полномочиями, повышение роли Сената, а также ряд «антикоррупционных мер», как мы бы теперь сказали. Императрица всё поняла[264], но ничего не приняла. Она усмотрела в проекте вторичность, подражательность западноевропейским образцам, что неудивительно для человека, прожившего долгую жизнь дипломата, «более сведущего в заморских порядках, чем в русских».

Вторую попытку Панин предпринял в конце жизни (это уже 80-е годы XVIII века), составив вместе со своим братом фельдмаршалом Петром Ивановичем и доверенным секретарем Д.И. Фонвизиным[265] уже развёрнутый проект конституции (избегая, правда, самого этого слова), адресованный Павлу, с которым они вроде бы хорошо понимали друг друга. Похоже, что тут Панин учёл критику его предыдущего проекта Екатериной. Во всяком случае князь П.А. Вяземский позже писал: «Граф Панин, …был Русским не только по характеру и направлению своей политики, но и истинно Русским человеком с головы до ног. <…> Ничто, касавшееся до России, не было ему чуждо или безразлично».

В дошедшей до нас преамбуле[266] документа подчёркивалось: верховная власть вверяется государю «для единого блага его подданных». А источник его власти – согласие народа с правителем, которого народ избрал, чтобы тот управлял им. Иначе устроенное государство слабо, ибо это «колосс, державшийся цепями. Цепи разрываются, колосс упадает и сам собою разрушается…». В этом Никита Иванович, похоже, придерживался того же взгляда на власть, что и мы: власть основана на добровольном согласии подвластных, а вовсе не на принуждении и насилии.

Никита Иванович не смог вручить свой проект Павлу Петровичу (что было опасно при Екатерине) – он скончался на руках цесаревича, оплаканный им с искренней любовью. Это, при воцарении Павла, сделал брат Никиты Ивановича – Пётр. Тут-то и обнаружилась вся условность взаимопонимания Павла со своим любимым наставником. Панин учил Павла принимать во внимание опыт Западной Европы и, подобно прародителю Петру I, не стесняться брать из него образцы. Но Павел, им же воспитанный в свободной воле, избрал другие образцы. А проект Панина, отвергнутый Павлом, остался семейным достоянием[267] Романовых.

III.4.1. Александр I Благословенный

Так надо ли удивляться, что наследник Екатерины II и Павла I цесаревич Александр Павлович писал уже своему прежнему наставнику Ф.-С. Лагарпу[268]: «Полагаю… после воцарения даровать России конституции. <…> После чего я власть с себя сложу полностью и, если Провидению угодно будет нам способствовать, удалюсь в какой-нибудь тихий уголок, где заживу спокойно и счастливо, видя благоденствие моей отчизны и зрелищем сим наслаждаясь. Вот каково мое намерение, любезный друг»[269].

После воцарения Александр непосредственно столкнулся с тем, что раньше только наблюдал: государство в России вроде бы есть, а вот устройства, то есть устойчиво и единообразно действующего механизма, «государственной машины», у него как бы и нет. Такое de facto отсутствующее государственное устройство он сам при первом обращении к членам созванного им Негласного комитета назвал «безо́бразным».

Тем не менее Александр постоянно возвращался к мысли о конституции, подробно обсуждал её с ними, а потом – много лет – со Сперанским (см. II.2.6). Тот составил для него ряд записок, одна из которых – «Введение к уложению государственных законов» – представляла собой, конечно, не «проект конституции» (каковым её иногда представляют), а развёрнутое рассмотрение того, что именно конституция должна содержать и к чему должно вести её принятие. Причём каждому очерку того или иного элемента государственного устройства Сперанский предпосылал развёрнутое теоретическое обоснование. Так что эта записка была руководством к размышлению о конституции.