Иди ко Мне!

Котята между тем проходили курс молодого бойца. Мурка, обучая котят, приносила им полуживую мышь или крысёнка, и они азартно бросались на них. Потом стали охотиться самостоятельно. Первым поймал мышь белый с серой спинкой котёнок и стал, жадно урча, поедать её. Мышь была едва ли не крупнее котёнка, и мои гости с любопытством следили: доест он её или нет? Доел. Раздулся, как шар, и пошёл вперевалочку, смешно виляя задом в белых штанишках.

— В Бразилии все ходят в белых штанах, — процитировал кто-то Остапа Бендера.

И котёнок получил имя — Остап Бендер, в сокращении Ося. О, это был ещё тот Ося-бандося! Кошачье семейство обитало на веранде и с осторожностью дикарей остерегалось заходить в комнаты. На воле можно спастись бегством, а в помещении куда бежать? Но любопытный Ося проник в дом. А в комнатах ветер колышет шторы, и как же весело кататься на них, раздирая когтями шёлк! На столе — скатерть, на скатерти — ваза с цветами и старинное блюдо с испечённым к обеду пирогом. Пахнет вкусненько. Интересно, чем? Котёнок тут же повис на скатерти, стянув её на пол. Блюдо вдребезги, ваза тоже. И особенно жалко пирог.

Водился за Осей и другой грех. Однажды Мурка, обучая котят, принесла им задушенного скворца. И я так свирепо обрушилась на птицеедов с веником, что они после этого не заглядывались на птиц. А Ося заглядывался.

Весной, когда зацветает сирень, у нас ночами поют соловьи. Тревожно и сладко от соловьиных трелей, и будят они людей по ночам. Просыпаюсь и вижу в лунном сиянии Осю. Сидит на шаткой ветке сирени и слушает соловьёв с таким вожделением, что ясно — собрался охотиться на них. Бегу по мокрой траве с веником и кричу устрашающе: «Я тебе покажу! Так покажу!» Ося от испуга шмякнулся оземь и молниеносно умчался прочь. Больше на птиц он не охотился, но веник к утру разодрал. Пришлось купить новый — опять разодрал.

От Осиных бесчинств нас спасла икебана. Это приехала в гости знакомая и решила составить букет по всем правилам икебаны. Наломала веток лиственницы с шишечками, чтобы добавить их к лилиям. А Ося цап — и сорвал шишечку. С каким же упоением он играл с ней! Подпрыгивал на полтора метра, обрушивался сверху, как на добычу, гнал, охотился, ловил, настигал. Это были боевые танцы охотника-воина — дикие, древние и такие захватывающие, что глаз не отвести. Когда шишка потерялась, Ося завыл и не успокоился, пока шишечка не нашлась.

Сейчас Ося самый мирный и дружелюбный из всех моих котов. Бывает, коты лупят друг друга. Ося тут же становится между ними, трётся мордой о мордочку, будто целует, и от его дружелюбия утихает скандал.

* * *

На крысоловов был спрос. А толку? Однажды на смотрины котят пожаловала семья из Москвы. И все буквально в восторге от котика Рысика — настоящая рысь, правда, маленькая, но с рысьими кисточками на ушах. «Папа, берём!» — закричали дети. Папа ласково протянул ладони к котику, а тот так распорол ему руку, что из глубокой раны хлынула кровь. «Мы подумаем», — распрощались москвичи. Подумали и передумали.

— Что, Рысик, — говорю, — упустил свой шанс стать москвичом?

Точнее, это мы упустили тот переходный период, когда ласковые котятки вдруг превратились в хищный кошачий спецназ. Посторонних они теперь к себе не подпускали, даже нас порою дичились. Мне удалось лишь один-единственный раз погладить Рысика, когда он заболел и ослаб. Больше подобное не повторялось.

И всё-таки мы с Рысиком дружим. Ночами он забирается в мою спальню через форточку, но в отличие от Оси не лезет на постель. Лежит поодаль на ковре, смотрит на меня. И нам интересно друг на друга смотреть.

* * *

В сентябре Мурка принесла на веранду ещё пятерых котят. Мама родная, куда столько? Впрочем, пока котята жили на веранде, они нам с сыном не мешали. Бегают, играют — весёлый народец. Покормим их, и никаких забот.

На Покров выпал снег, и подморозило крепко. Котята простудились — из носа течёт, глазки гноятся. У одного котёнка больной глаз не открывался, а глазные капли почему-то не помогали. Одноглазый, но очень храбрый котёнок получил славное имя «Кутузов», сокращённое вскоре до обиходного «Кузя».

Как раз в ту пору я с трудом выживала после инфаркта и пребывала в том сонном оцепенении, когда не хочется что-либо делать и думать. Ничего не хочется. Это было то преддверие к смерти, когда первыми умирают желания.

Мир казался серым и скучным. Пытаюсь читать святых отцов, точнее, очередной «цитатник» с выдранными из текста изречениями. Цитаты назойливо однотипны: гордость — это плохо, а смирение — хорошо. Потом следующее: смирение — хорошо, а гордость — плохо. Выпотрошили святых отцов, умертвив тайну.