Иди на мой голос

– Это было иное соавторство. Учитель направляет ученика. У нас же с вами… нет, не могу объяснить, что заставляет какие-то веяния разных душ соединяться в общем порыве. Впрочем…

– Впрочем?..

Я разглядываю одно из цитрусовых деревьев зимнего сада – сицилийский апельсин или мандарин, под которым мы и ведем праздный философский разговор. Плоды неуловимо похожи на монеты, еще больше – на маленькие солнца. Я улыбаюсь этому образу.

– Дружба. С ней, да и между нами.

– Как все легко. Впрочем, пожалуй, вы правы.

Он садится на скамейку и, не заботясь особенно о чистоте чулок, забирается на нее с ногами. Я остаюсь стоять над ним, мой взгляд все еще неотрывен от нежных цветков и золотистых плодов, украшающих дерево. Я люблю зимний сад; нигде меня не посещает столько мыслей и воспоминаний.

Я думаю о том, что наша дружба – спонтанная и странная, рассекаемая иногда ссорами, – отравлена соперничеством наших миров. Но даже этого яда недостаточно, чтобы в нашем совместном сочинении не было перекликания. Моя часть, как сказал Моцарт, напоминает журчание ручья. В его фрагменте я раз от раза слышу соловья. Легкий ветер от нашего сотоварища, скрывающего имя, дополняет образ. И отныне для кого-то, хотя бы для Анны, трель, ручей и ветер останутся неразрывны. В то время как нас с Моцартом вполне может навеки рассорить непоседливая непостоянная судьба. Забавно…»

Действие третье. Клуб «Последний вздох» (Начало марта 1891 года, Лондон)

День первый. План кампании

[Дин]

Как и всегда, утро в промышленном, жмущемся к Темзе Гринвиче началось с переклички верфей и доков. Стук сотен молотков, гудение кораблей и чья-то смачная брань вырвали меня из сна.

Я прожил здесь всю жизнь и научился не сразу просыпаться от этой волны звуков; обычно миру требовалось больше времени, чтобы меня поднять. Теперь же из-за резкого пробуждения я поначалу не мог даже вспомнить, где нахожусь, какой сегодня день и что предстоит делать, продирать глаза немедля или нет. Наконец в голове наступила относительная ясность: среда, нужно отправляться в Скотланд-Ярд и, чтобы не опоздать, – встать поскорее, если, конечно, я хочу принять душ, до того как кончится вода. Водопровод в Лондоне благоустраивают уже лет десять, но без перебоев он пока функционирует лишь в районах вроде Кенсингтона. Гринвич, Уайтчепел и подобные довольствуются водой ржавой, жесткой и редко – теплой, а в иные дни не получают и ее.

Сомнительное удовольствие – жить в Лондоне конца века. Кажется, всюду прогресс, люди научились всему, о чем ни фантазировали, даже летать. А потом ты пытаешься умыть утром лицо, и на ладонь с чахлой струйкой воды падает в лучшем случае кусок ржавчины, в худшем – что-то живое. Или газовый фонарь взрывается, оторвав руку по локоть, как случилось с одним констеблем дивизиона. И все это разом напоминает, что, в общем-то, у прогрессирующего человечества впереди еще долгий путь.