Иди на мой голос

Артур отвел глаза при этих словах. Я знал точно: он даст согласие, они все дадут. Лори – ради дружбы, Артур – ради семьи, Эгельманн – ради Империи и тоже ради дружбы. Все причины достаточно вески, чтобы наплевать на закон. Остаюсь только я.

– Мистер Эгельманн, вы об этом пожалеете, – глухо произнес я. – И не только вы.

Его взгляд столкнулся с моим.

– Думаю, вам тоже будет о чем жалеть, если вы выдадите нас. После этого вы не останетесь в живых. В ваших интересах быть на моей стороне. – Тут он скривился, как от зубной боли. – Даже если эту сторону я выбираю не сам.

Он сказал «нас». Черта с два я испугался бы напыщенного дуболома, но кроме страха оставалось кое-что еще. Моя личная причина. Причина, для которой Фелисия Сальери была когда-то другом.

Отводя взгляд от лица Эгельманна, пошедшего красными пятнами, я уже все для себя решил. Но я должен был спросить у Моцарта еще одну значимую вещь. Очевидную вещь, о которой все, ослепленные кто благородством, кто эгоизмом, казалось, забыли.

– Вы… – я поднялся и пошел к нему, – готовы гарантировать, что не встанете на ее сторону? Если вместо того, что хотите от нее вы, она предложит вам союз? Это будет большое искушение. Любовь прекрасна… а любовь и власть – лучше.

Я хотел верить, что этот человек не солжет. Черта с два, сколько бы преступлений я ни раскрыл, я не мог понять логики сумасшедших, тем более таких – непредсказуемых в стремлении превратить мир в хаос, написать собственную пьесу и раздать всем роли. Лори переводила глаза с меня на него. Кристоф отпил кофе и со смехом покачал головой.

– Диктатура отнимает много времени, а я еще не пожил для себя. Поверьте, мистер Нельсон, завтра и я, и Фелис исчезнем. Навсегда.

У него был уверенный голос. Но кое-что он скрывал, и это «кое-что» все-таки сквозило во взгляде. Я не собирался оставлять это просто так. Если Лоррейн хотела всю правду о своих друзьях, она ее получит.

Он ждал. Впервые за вечер я видел на лице то, что и хотел увидеть, – тревогу. Он явно понял, что просчитался в одном, в мальчишеском желании показать себя слишком умным. Но он переборол себя, вновь изобразил равнодушную улыбку хозяина положения. Тон, в котором он заговорил, был снисходительным:

– Спрашивайте еще. Не бойтесь.

Это тебе нужно бояться, приятель.

– Хорошо. – Я прошелся за его спиной и снова оказался рядом. Я чувствовал, что он напряженно прислушивается, и тянул время. – Как вы поступите, если она забыла вас?

Мальчишка. Сейчас он казался обычным мальчишкой – ниже меня ростом, худой, с тонкими чертами. Снова я на миг ощутил что-то вроде жалости… и медленно продолжил:

– Вы хранили письмо. Искали дневник. Верили, что история ваших предков что-то ей даст. Думали вы о том, что это может просто не сработать? Вы умны, Кристоф. Очень. И, скорее всего, вы хотите жить, иначе все кончилось бы на борту японского корабля.

Я перехватил взгляд графини I. И понял, что озвучиваю то, о чем она лишь обмолвилась в рассказе. Кончики ее морщинистых пальцев постукивали по столу. В ней я неожиданно ощутил почти союзника – на короткий момент.

– Вы прожили достаточно, чтобы знать: люди не меняются быстро, особенно, дорвавшись до силы. Леди может завтра получить контроль над Правительством Британии. Вы все еще думаете, что нужны ей? Нужны… вот таким? Уродом?

Я знал: для него это сродни удару в корпус, ожидаемому, но оттого не менее болезненно сшибающему с ног. Он больше не смотрел на меня, опустил взгляд.

– Я ей нужен, – наконец глухо произнес он. – Если я не буду верить в это, мне будет не во что верить вовсе. Я должен попробовать. У меня есть еще шанс вылечиться, Тибет, туда я так или иначе отправлюсь по старой карте родителей…

Слабина звенела в каждой интонации. Я окончательно понял, что победил: пробил брешь в его уверенности. Сквозь эту брешь выступала последняя, самая мерзкая правда. Правда, которой при другом раскладе я бы ни за что не дал подтвердиться при Лори. Она ведь тоже слишком умна, не могла не подозревать. Теперь она не сводила с Кристофа глаз.

Невольно я усмехнулся: конечно, она выбрала это сама. Не церемониться с собой, играть по правилам мужчин, слышать все, что слышат они, и принимать вместе с ними все решения. Собравшись, я наконец произнес – особенно четко и громко:

– Итак. Как вы поступите, если она рассмеется вам в лицо и попытается вас убить? Вы отпустите ее? Вы четко сказали, что не желаете полиции.

Ответа не было.

– Что вы сделаете, Моцарт?

Очень медленно он произнес:

– Я беру с собой револьвер. Больше она никого не убьет. Я обещал, что с завтрашнего дня мы не доставим вам проблем. Я держу обещания.

– Прекрасно. Это я и хотел услышать. А… вы, мисс Белл?

Она вскочила, хромая, бросилась к двери и захлопнула ее за собой. Я знал точно: она даже не плачет, для этого у нее не осталось сил. Кристоф посмотрел ей вслед.

– Для любимого человека довольно жестоко.

– Любимому человеку не врут, – отрезал я. – Друзьям тоже.