Иди, вещай с горы

– Да, все мы там будем. Мама, ты, я и Дебора – и как звали ту малышку, которая умерла вскоре после моего отъезда?

– Что еще за малышка? – удивился Габриэл. – Много кто умер после того, как ты бросила умирающую мать.

– Та девушка тоже была матерью. По-моему, она поехала одна на Север, родила там ребенка и умерла – никто ей не помог. Дебора писала об этом. Ты не мог забыть ее имя, Габриэл.

Он споткнулся – слегка замедлил шаг. И посмотрел на нее. Флоренс улыбнулась и легким движением коснулась его плеча.

– Нет, ты не забыл, как ее зовут. Ты не мог забыть это имя. А ее лицо ты тоже увидишь? В Книге жизни она записана?

Некоторое время они шли молча. Флоренс не убирала руку с дрожавшего плеча Габриэла.

– Дебора не писала, – наконец проговорила она, – что все-таки стало с ребенком. Ты его видел? С ним ты тоже встретишься на Небесах?

– В Библии сказано: пусть мертвые хоронят мертвецов. Чего ты все вынюхиваешь, извлекаешь на свет давно забытые вещи? Бог знает все – и давно меня простил.

– Похоже, ты считаешь Бога кем-то вроде себя, надеешься одурачить его, как других, и думаешь, что Он простит тебя, как делают люди. Но Бог ничего не забывает, Габриэл, и если твое имя есть, как ты говоришь, в Книге жизни, то там записаны и все твои дела. И тебе придется ответить за них.

– Я уже ответил за них перед Господом. И не должен отчитываться перед тобой.

Флоренс открыла сумку и достала письмо.

– Более тридцати лет я ношу с собой это письмо. И все это время задавала себе вопрос, решусь ли когда-нибудь заговорить о нем.

Она внимательно посмотрела на брата. Тот неохотно взглянул на письмо у нее в руках. Старый, грязный, пожелтевший, надорванный листок, исписанный дрожащей рукой Деборы, – да, это был ее неровный почерк. Габриэл словно видел, как жена сидит, согнувшись, в их комнате за столом, доверяя бумаге не высказанную вслух боль. Значит, все эти долгие годы боль не оставляла ее? Он с трудом в это верил. Даже умирая, она молилась о нем, клялась, что они встретятся на Небесах. Однако это письмо свидетельствовало о том, что он до конца ее не знал.

– Да, по твоей милости жизнь этой бедной, простой, некрасивой, чернокожей женщины была не из легких, – сказала Флоренс, вглядываясь в лицо брата. – Впрочем, и с другой ты обошелся не лучше. Есть ли хоть один человек, Габриэл, кому ты за свою долгую благочестивую жизнь не принес бы зла? А ведь ты и сейчас его приносишь! И так будет до самого твоего конца.

– Пути Господни неисповедимы. Я исполнял Его волю, и никто другой не в праве меня судить. Я отмечен и избран Богом и с самого начала не сходил с назначенного мне пути. Нельзя обращать внимание на глупые, ничтожные земные дела, надо отвести глаза от этого зла и вознести их выше, отдаться на волю Божию и идти, куда Он повелит.

– А если ты на земле лишь камень преткновения? – спросила Флоренс. – Если все спотыкаются об тебя, падают, теряют счастье и души? Что тогда, проповедник? Что тогда, избранник Божий? Все сойдет тебе с рук? Что скажешь, когда подойдет твой срок?

Габриэл поднял голову, и она увидела, что пот на его лице смешался со слезами.

– Бог видит, – ответил он. – Бог читает в сердце.

– Я тоже помню Библию. И там говорится, что хорошее дерево узнается по плодам его. А какие плоды принес ты, кроме греха, горя и стыда?

– Поосторожнее! – воскликнул Габриэл. – Ты говоришь с избранником Божьим. Моя жизнь – не в этом письме, ты ее не знаешь.

– В чем твоя жизнь, Габриэл? – спросила Флоренс после паузы, полной безысходной тоски. – В чем она? Не прожита ли она зря? Где твои ветви? Где плоды?

Она легко постучала по письму пальцем. Габриэл молчал. Они подходили к перекрестку, где им предстояло расстаться: Флоренс поворачивала на запад к метро, чтобы добраться до дома. В заполнявшем улицу свете, который понемногу грубел от яркого солнца, она видела идущих впереди Джона и Илайшу. Джон, склонив голову, слушал старшего товарища, рука Илайши лежала у него на плечо.

– У меня есть сын, – наконец ответил Габриэл. – Бог возвысит его. Я знаю – мне это обещано. Божье слово крепко.

Флоренс рассмеялась:

– Ты о ком? О Рое? Можно прождать вечность, прежде чем он упадет с плачем у алтаря, как сегодня Джонни.

– Бог видит. Он читает в сердце.

– Ну, конечно, видит! – воскликнула Флоренс. – Сам его и создал! Но больше никто ничего не видит, даже ты. Оставь это Богу: Он действительно все знает, но молчит.

– Он говорит, – возразил Габриэл, надо только слушать.

– Я много ночей подряд слушала, однако Он всегда молчит.

– Он не говорит, потому что ты не хочешь слушать. Тебе нужно лишь одно – чтобы тебе поддакивали, одобряли твой путь. В этом случае ответа не дождешься.

– И что же Он сказал тебе такого, что ты не хотел слышать?

Опять воцарилось молчание. Оба следили за Джоном и Илайшей.

– Вот что, Габриэл, – продолжила Флоренс, – В глубине души ты хочешь заставить Элизабет и ее незаконнорожденного сына расплачиваться за ее грех, думая, что тогда твоему сыну не придется расплачиваться за твой. Но я не позволю тебе этого. Ты строго спрашивал с других, пора уже ответить самому.