Иди, вещай с горы

Джон хотел ответить, но не смог от душившей его радости. Он лишь успел улыбнуться Илайше, слезы полились у него из глаз, а сестра Маккендлес запела: «Боже, теперь я не чужой!»

– Вставай, Джонни, – повторил Илайша. – Ты спасен, парень?

– Да, – ответил Джон, – о, да!

Эти слова вырвались у него как бы сами по себе – он обрел новый, данный Богом голос. Илайша протянул ему руку, Джон оперся на нее и поднялся: какое удивительное ощущение! – вновь стоять на своих ногах.

Боже, теперь я не чужой!

Да, ночь миновала, тьма повержена. Он находился среди братьев по вере, одним из них, он вернулся домой. Слезы мешали ему объяснить, как он счастлив, и еще Джон не понимал, как двигается – руки были новыми, ноги – новыми, и вокруг все было новым, небесно-чистым. Матушка Вашингтон обняла Джона и поцеловала, и их слезы – его и старой чернокожей женщины – смешались. «Да благословит тебя Господь, сынок. В добрый путь, сил тебе!»

«Боже, теперь меня знают
Отец и Сын,
И больше я не чужой!»

И хотя он двигался вместе со всеми, их руки соприкасались, лились слезы, звучала музыка (все было так, словно Джон находился в огромном зале, полном прекрасного общества), в его потрясенном, заново рожденном, хрупком сердце всколыхнулась память о страшном мраке, и сердце подсказало ему, что ужасы еще не закончились и могут начаться вновь. И как раз в этот момент Джон оказался перед матерью. Ее лицо было залито слезами, и они долго, молча смотрели друг на друга. Джон в очередной раз старался проникнуть в тайну этого лица, такого светлого сегодня, полного боли и любви к нему и одновременно, как никогда, далекого, словно мать увидела за его жизнью какую-то иную. Он хотел утешить ее, но ночной мрак не дал ему дара ясновидения, способности читать в сердцах людей. Джон знал только одно: сердце – вместилище ужасов, и сейчас, глядя на мать, понимал, что никогда не скажет об этом. Мать поцеловала его и произнесла: «Я очень горжусь тобой, Джонни. Ты хранишь веру. Буду молиться за тебя до самого смертного часа».

Потом он предстал перед отцом. Джон заставил себя поднять голову и посмотреть на него и в то же мгновение почувствовал, как внутренне цепенеет, его охватила паника, упрямое сопротивление и надежда на мир. С еще мокрыми от слез глазами он улыбнулся и воскликнул: «Хвала Богу!»

«Хвала Богу», – отозвался отец, не приближаясь к сыну, не целуя его и даже не улыбаясь. Они молча стояли друг против друга, а вокруг бурно ликовали прихожане. Джону хотелось заговорить властно и убедительно и преодолеть наконец огромное расстояние между ними, но что-то сковало язык. Во время этого молчания что-то умерло в нем, а что-то родилось. Он вдруг понял, что пора свидетельствовать об увиденном, язык нужен ему сейчас лишь для этого. Джон вспомнил слова, которые однажды произнесли перед его отцом. Он открыл рот и, глядя на отца, почувствовал, как тьма взревела позади него, земля задрожала, и все же он проговорил нужное свидетельство: «Я спасен. Я знаю, что спасен». Но отец по-прежнему молчал, и тогда Джон произнес слова за него: «Свидетельство тому на Небесах».

– Пока молвят твои уста, – изрек отец. – Нужно жить по-новому. Поступки важнее слов.

– Я буду просить Господа, – сказал Джон, и голос его задрожал – от радости или от печали, – чтобы Он поддерживал меня и дал силы… сопротивляться… сопротивляться врагу… и всем, и всему… что хочет убить мою душу.

И слезы вновь хлынули из его глаз – стеной между ним и отцом. К Джону подошла и обняла его тетя Флоренс. Глаза ее были сухими, а лицо при безжалостном утреннем свете казалось очень старым. Однако голос звучал ласковее, чем обычно.

– Ты хорошо сражался и победил, – сказала она. – Не падай духом и ничего не бойся. Слышишь? Потому что я знаю: Господь избрал тебя.

– Да, – кивнул Джон. – Обещаю быть Ему верным слугой.

– Аминь! – воскликнул Илайша. – Слава Господу!

Когда они покинули церковь, грязные улицы будто звенели от нежного утреннего света. Все находились здесь, кроме Эллы-Мэй, она ушла, когда Джон еще лежал на полу, – у нее сильная простуда, объяснила матушка Вашингтон, ей нужен покой. Они шли тремя группами: матушка Вашингтон, Элизабет, сестра Маккендлес и сестра Прайс; перед ними – Габриэл и Флоренс, а впереди Илайша и Джон.

– Господь творит чудеса, – сказала матушка Вашингтон. – Всю эту неделю на душе у меня было тяжко, я подолгу молилась и плакала перед Господом. Нигде мне не было покоя, но теперь я знаю: это было ради спасения души мальчика.

– Аминь, – произнесла сестра Прайс. – Похоже, Господь хочет хорошенько встряхнуть нас. Вспомни, как в пятницу вечером Он устами сестры Маккендлес велел нам молиться, да, большие чудеса творятся. И мы это почувствовали – аллилуйя! – Он всех нас встряхнул.

– Истинно говорю, – сказала сестра Маккендлес, – все, что нужно делать, – это слушать Господа. Он все время ведет нас. Постоянно рядом. Никто не заставит меня думать иначе.