Иди, вещай с горы

С этим звуком Джон, казалось, не расставался всю жизнь – с самого первого вдоха. Слышал его повсюду – в молитве и просто в разговоре, на собраниях прихожан и на разнузданных уличных сборищах. Он звучал в гневе отца, в спокойных требованиях матери, в язвительных замечаниях тетки; сегодня днем – вот удивительно! – он был в голосе Роя и в игре Илайши на пианино; слышался в стуках и позвякиваниях тамбурина в руках сестры Маккендлес и даже в самом ритме, придавая звучавшему посланию абсолютную, неоспоримую власть. Да, Джон слышал его всю жизнь, но только сейчас уши его будто открылись навстречу этому идущему из темноты звуку – только в темноте тот и мог родиться, хотя уверенно свидетельствовал о великолепии света. И сейчас, стеная и не надеясь на помощь, Джон услышал этот звук в себе – он исходил из кровоточащего, разбитого сердца. В этом звуке были гнев и плач, заполнившие могилу, гнев и плач, перешедшие из незапамятных времен в вечность; у гнева не было языка, у плача не было голоса. Однако потрясенная душа Джона внимала их рассказу о неизбывной тоске, бесконечном терпении, о длинной ночи, глубоких водах, прочных цепях, жестоких побоях; о жалком смирении, вечной неволе, обесчещенной любви и оскверненном материнстве, об ужасной и внезапной кровавой смерти. Да, тьма гудела убийствами: труп в воде, труп в огне, труп на дереве. Джон видел ряды жертв, выступавшие из тьмы, и душа его прошептала: «Кто эти люди? Кто они? Куда мне податься?»

Ответа не было. Ни помощи, ни исцеления, ни слов от присутствующих людей. Все смотрели назад, и Джон, не видя надежды на спасение, тоже оглянулся.

«Я, Иоанн, увидел будущее высоко в небе».

И для него тоже есть плеть, неволя и тьма? И океан? И могила?

«Я, Иоанн, увидел число высоко в небе».

Джон старался высвободиться и убежать – из этой темноты, от людей – в страну живых, такую далекую. В то время как он поворачивался, меняя направление и издавая стоны, спотыкался и полз во мраке, его охватил смертельный страх, такого он ранее не испытывал – ни дружеской руки рядом, ни голоса, ни двери. Кто эти люди? Кто они? Это были презираемые и отверженные, жалкие и оплеванные изгои общества – и Джон находился среди них, они завладеют его душой. Плети, которыми стегали их, исполосуют спину, наказания падут и на него, все будет то же самое – унижение, боль, цепи, темница и смерть. «Три раза я был бит палками, раз побит камнями, трижды терпел кораблекрушение, ночь и день провел в пучине морской»[18].

Он сможет повторить вслед за ними страшные слова!

«Многократно в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от соплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратьями…»[19]

И такое же одиночество ждет его.

«В труде и изнурении, часто без сна, в голоде и жажде, часто в постах, на стуже и в наготе»[20].

Страшась плети, огня, бездонной пучины, вечного рабства, стал он, Джон, ничтожнейший из ничтожных, взывать о помощи. Он звал мать, но та не спускала глаз с армии изгоев – у тех, видимо, были на нее права. Отец не мог помочь – он не замечал сына, а Рой лежал мертвый.

И Джон, не понимая, что делает, прошептал: «О Господи, помилуй меня! Помилуй, Господи!»

Тогда впервые за все время тягостного падения с ним заговорили – сквозь гнев и плач, огонь, тьму и потоп к нему пробился голос: «Иди!»

– Дай мне силы, – шептал Джон. – Подними меня. Я не могу идти.

– Иди! – повторил голос. – Иди!

Все смолкло. Шелест стих. Осталось лишь бульканье внизу. Но Джон знал – где-то есть свет.

– Иди!

– Проси, чтобы Он вел тебя.

Как можно пройти сквозь эту тьму, огонь и этот гнев? Никак. Силы Джона иссякли, он не мог пошевельнуться. Тьма поглотила его – тьма, от которой он пытался сбежать, победила. И Джон опять застонал, заплакал и воздел руки горе.

– Призови Его! Призови Его!

– Умоли Его провести тебя!

Пыль снова забила его ноздри, обожгла едкими испарениями из преисподней. Джон крутился во тьме, пытаясь что-то вспомнить – слышал он это или читал?

Иисус спасает.

Перед ним пылал огонь – алые и золотые языки; пламя – желтое, алое, золотое ожидало его; оно пронзало вечную ночь, выжидало.

Иисус спасает. Призови Его! Умоли Его провести тебя!

У него не шевелился язык – он не мог никого позвать; молчало и сердце, объятое страхом. Во тьме – как тут двигаться? – у смерти десять тысяч разверстых пастей, и все ждут тебя. Любое движение – и зверь может прыгнуть; перемещаться во мраке – значит очутиться в пасти смерти. Однако ему открылось, что свет где-то есть, надо идти к нему – и там жизнь, и радость, и музыка, все где-то там, над ним, Джоном.

И он вновь простонал: «О Господи, помилуй! Помилуй, Господи».