В его теле что-то колыхнулось, и это не было Джоном. Его захватили, обезличили, подчинили. Сила, поразившая Джона в голову или в сердце, через минуту заполнила его целиком такой болью, какую и вообразить невозможно, не то что выдержать, да и сейчас поверить в нее было трудно. Эта сила раскрыла его, расщелкнула, он раскололся, как дерево под вонзившимся в него топором, как раскалываются скалы. Эта сила поразила его и сбила с ног в одно мгновение, так что Джон не успел почувствовать удар, а только – боль, не ощутил падения, а только страх; и сейчас лежал, беспомощный, вопящий из самой глубины тьмы.
Он хотел подняться – чей-то злой, насмешливый голос настойчиво подстрекал его к этому – и сразу покинуть церковь и выйти в мир.
Он желал подчиниться этому голосу – единственному, который заговорил с ним, заверить, что сделает все, чтобы подняться, – вот только немного отдохнет после страшного падения и переведет дыхание. Но как раз в этот момент Джон обнаружил, что не сумеет этого сделать; что-то случилось с его руками, ногами, ступнями. Ах! что-то случилось с Джоном! От дикого ужаса он возопил снова и тут ощутил, что начинает шевелиться, однако двигался не вверх, к свету, а вниз, с болью в животе, с напряжением в чреслах. Джон чувствовал, что катается по пыльному полу, словно Бог слегка подталкивал его большим пальцем ноги. От пыли он кашлял, его всего выворачивало, от перекатывания будто сместился самый центр земли, образовав зияющую пустоту, как бы издеваясь над порядком, равновесием и временем. Ничего не осталось – все поглотил хаос. «Это конец? – вопрошала смятенная душа Джона. – Что это?» – но ответа не было. Насмешливый голос твердил свое: «Поднимайся с грязного пола, если не хочешь быть похожим на остальных негров».
Вскоре боль ненадолго ослабела – так волна откатывает, чтобы с новой силой обрушиться на скалы, и Джон знал, что она вернется. Он кашлял и рыдал, лежа лицом вниз в пыли перед алтарем. И в то же время продолжал падать – все ниже и ниже, оставляя позади радость, пение и свет над ним.
Он пытался, но тщетно! – в абсолютной тьме нельзя различить отправной точки, в ней нет ни начала, ни конца – заново открыть и прочно удерживать в руке момент, предшествовавший его падению, перерождению. Но этот момент был тоже скрыт в темноте, безмолвный, никак себя не проявляющий. Джон помнил только крест: он повернулся, чтобы опуститься на колени у алтаря, и перед ним блеснул золотой крест. И тут заговорил Святой Дух – озвучивший, как показалось Джону, неожиданно вспыхнувшую на кресте огромную надпись: «Иисус спасает». С тяжелым грузом на сердце взирал Джон на эти слова, изнутри рвались проклятия – а Дух говорил и говорил в нем. И еще: он слышал голос Илайши и видел молчаливо стоявшего отца. В его сердце вдруг вспыхнула нежность к праведному Илайше, острое и пугающее, как заточенный нож, желание войти в его тело, находиться на том месте, где находится он, вещать на разных языках, как делает он, чтобы иметь право противостоять отцу. Но и этот момент не был тем самым, нужным ему, просто дальше Джон проникнуть не мог – причина, перелом, бездонное падение оставались покрыты мраком. Когда проклинал отца и испытывал нежность к Илайше, он уже лил слезы; критический момент миновал, могучая сила поразила его, и он летел вниз.
Ах, вниз – но зачем? Куда? К морскому дну, в глубь земли, прямо в пылающее жерло? В подземелье глубже самого ада, в безумие страшнее смерти? Есть ли такая труба, что разбудит его, есть ли рука, что поднимет? Неведомая сила вновь нанесла удар, вызвав у Джона приступ слез, рот его словно забили пылающие угли, а когда он катался по полу, тело покинуло его, будто было лишним грузом, тяжелой, разлагающейся тушей. Джон понял: если его не поднимут, сам он не встанет.
Отец, мать, тетка, Илайша – все были высоко и стояли, глядя на его мучения в преисподней. Они облокотились на позолоченную ограду – за их спинами звучало пение, головы окружал свет – и горько плакали, наверное, оттого, что Джон был так рано сражен. И ничем не могли помочь. Он изо всех сил пытался подняться, оказаться рядом с ними – крылья, ему нужны крылья, чтобы взлететь и встретиться с ними утром, ведь там, где они находились, наступило утро. Но все старания отбрасывали его назад, криков никто не слышал, они оставались внутри его.
И хотя Джон почти не различал лица родных, он знал, что они там. Ощущал, как они движутся – каждое движение вызывало дрожь, изумление и ужас в центре тьмы, в которой он находился. Джон не знал, так ли сильно хотят родные воссоединиться с ним, как он этого хочет. Может, они не помогают ему, потому что им безразлично – просто не любят его, и все.