Иди, вещай с горы

– Ну, теперь я здесь, – кивнул он. – Рука Господа привела меня. Он свел нас – это знак. Преклони колени, и увидишь… пади ниц и моли, чтобы Он заговорил с тобою сегодня вечером.

«Да, знак, – думала Элизабет, – знак милосердия, знак прощения».

У дверей церкви Габриэл остановился и взглянул на нее:

– Сестра Элизабет, сегодня, опустившись на колени, попроси Господа вразумить тебя, чтобы ты дала правильный ответ на слова, которые я должен тебе сказать.

Элизабет стояла немного ниже его и уже хотела ступить на узкую каменную ступеньку, но сразу подняла голову. В тусклом, желтоватом свете лампочки над входом она видела его лицо – оно сверкало, как лицо человека, боровшегося с ангелами и демонами и лицезревшего Бога, и ей вдруг открылось каким-то непостижимым образом, что она стала женщиной.

– Сестра Элизабет, Господь открыл сердцу моему, что желает видеть нас мужем и женой.

Элизабет ничего не ответила. Его глаза шарили по ее телу.

– Я намного старше тебя, – тихо произнес он, пытаясь улыбнуться. – Но не беспокойся. Я еще крепкий мужчина. Было время, сестра Элизабет, когда я находился на краю пропасти, и, может, сумею удержать тебя… от моих ошибок, дай Бог… помогу не споткнуться… снова… девочка… пока мы живы.

Она молчала.

– Я буду любить тебя, – продолжил он, – и уважать… до тех пор, пока Господь не призовет меня.

У Элизабет из глаз брызнули слезы – радостные слезы от близости света и горькие слезы при воспоминании о долгом пути к нему.

– И твоего сына буду любить, этого маленького мальчика, как собственного. Он никогда не будет ни в чем нуждаться и, пока я жив и у меня есть руки, чтобы работать, не узнает ни холода, ни голода. Клянусь Богом, вернувшим мне то, что я считал навеки утраченным.

«Да, это знак, – подумала Элизабет, – знак того, что Он может спасти». Она поднялась на ступеньку выше и теперь стояла рядом с Габриэлом у входа в церковь.

– Сестра Элизабет, – снова заговорил он, и до самого смертного часа не забудет она, какая благодать и смирение исходили в тот момент от него. – Ты выполнишь мою просьбу? Будешь молиться?

– Да, – ответила она. – Я молилась. И сейчас буду.

Они вошли вместе в эту церковь, в эти двери, и когда пастор призвал кающихся подойти к алтарю, Элизабет поднялась и под радостные крики прихожан, возносящих хвалу Господу, двинулась по длинному проходу к алтарю; по этому проходу, к этому алтарю, к золотому кресту, к слезам, к борьбе – закончится ли она когда-нибудь?

Потом они снова шли по улице, Габриэл назвал ее Небесной дочерью, помощницей слуги Божьего. Он со слезами поцеловал ее в лоб и сказал, что Бог соединил их, чтобы один вел другого к спасению. А Элизабет заливалась слезами от радости, что все изменилось, она спасена, ее вознесли на прочную скалу.

Она вспомнила тот давний день, когда Джон явился в мир – самый миг, начало ее жизни и смерти. День, прожитый в одиночестве, нестерпимая боль в пояснице, омочившие лоно воды, темнота, плач и стоны и посылаемые Богу проклятия. Никто не скажет, как долго она истекала кровью, сколько пота с нее сошло, как истошно кричала, и для нее осталось тайной, как долго она ощупью двигалась в темноте. Именно тогда началось ее движение вверх – пока еще превозмогая темноту – к моменту примирения с Богом, ожиданию, что Он заговорит с ней и утрет слезы с ее лица… И тут, в другой реальности, вечность спустя раздался крик Джона.

В полной тишине Элизабет услышала, как он кричит, но это был не крик новорожденного, испугавшегося земного света, а мальчика уже грешного, ослепленного светом Небесным. Она открыла глаза, поднялась с колен, вокруг сгрудились верующие. Габриэл стоял прямой, как церковный столб, оцепеневший, словно пораженный громом. А на полу, в центре кричащей, поющей толпы лежал изумленный Джон, повергнутый ниц силой Господней.

Часть третья НА ПОЛУ

«И сказал я: горе мне! погиб я!

Ибо я человек с нечистыми устами,
И живу среди народа также с нечистыми устами;
И глаза мои видели Царя, Господа Саваофа».
«Тогда я застегнул ботинки
И двинулся в путь».

Джон не понимал, как это случилось, но знал, что сейчас лежит на пыльном полу перед алтарем, где прибирались они с Илайшей, и над ним висит горящая желтым светом лампочка, которую он собственноручно ввернул. Едкая пыль забила ему ноздри, ноги прихожан, топчущихся на полу, подняли облачка пыли, и ее вкус горечью ощущался во рту. Крики он слышал, но откуда-то издалека, с высоты – никогда ему туда не добраться. Джон был как камень, или труп, или упавшая с неимоверной высоты и теперь умирающая птица – в общем, что-то, не имеющее силы даже пошевелиться.