Иди, вещай с горы

И тут, когда он попал в новое, жалкое положение, отец опять появился перед ним, и Джон подумал – только на мгновение, – что тот пришел ему помочь. В тишине, заполнившей пустоту, он смотрел на отца. Лицо его было черным, как унылая, вечная ночь, однако в нем горел огонь – вечный огонь среди вечной тьмы. Огонь не согревал Джона – от него не исходило тепла. Он весь дрожал, но глаз отвести не мог. Ветер донес до него слова: «Всякий любящий и делающий неправду». Джон понял, что его вышвырнули из праведной, счастливой общины, окропленной кровью, и это отец вышвырнул его. Отцовская воля была сильнее. Отец был могущественнее, ведь он принадлежал Богу. Теперь Джон не испытывал ненависти – только горькое, немыслимое отчаяние: все пророчества сбылись, спасение – невозможно, вечные муки – вот, что его ждет. «Значит смерть, – сказала душа Джона, – придет за ним».

– Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрешь, не выздоровеешь[16], – произнес отец.

И тогда вновь вмешался насмешливый голос: «Вставай, Джон. Вставай, парень. Не позволяй ему держать тебя здесь. У тебя есть все, что есть у твоего папаши».

Джон пытался засмеяться – он даже думал, будто смеется, – но оказалось, что рот его полон соли, а уши залиты кипящей водой. Он не мог ни изменить, ни остановить ничего из того, что происходило в отделившемся теле, смех его забулькал кровью во рту.

А отец все смотрел на него. В отцовских глазах было нескрываемое презрение, и Джон во весь голос закричал. Глаза отца будто раздели его догола, и то, что они увидели, наполнило их ненавистью. И пока Джон с воплями валялся в пыли, стараясь скрыться от глаз отца, этот взгляд, это лицо, и все остальные лица, и далекий желтый свет – все исчезло, словно он ослеп. Джон вновь летел вниз. «Что ж такое, – возопила его душа, – этой тьме нет конца!»

Джон не знал, где он. Кругом тишина – и только глубоко под ним никогда не прекращающееся, отдаленное, слабое колыхание – может, то жар преисподней, над какой он подвешен, или эхо от топота верующих, настойчивое, неодолимое. Ему представилась гора, на вершине которой он хотел бы сейчас стоять, там солнце окутывало бы его золотым облаком, надело бы на голову огненную корону, а в руках он держал бы расцветший посох. Но Джон не стоял на вершине горы, не было у него ни сияющей одежды, ни короны. И расцветший посох был в других руках.

– Я выбью из него грех! Выбью грех!

Да, он согрешил, и отец искал его. Джон замер и не издавал ни звука в надежде, что отец пройдет мимо.

– Оставь его! Оставь в покое! Пусть молится Богу.

Да, мама. Я постараюсь любить Бога.

– Он куда-то сбежал. Но я найду его и выпорю.

Да, Джон согрешил: однажды утром, когда находился один в грязной, пропахшей нечистым отцовским телом ванной комнате – квадратной, похожей на кладовку. Бывало, склонившись над потрескавшейся ванной, он тер отцу спину, разглядывая, как проклятый сын Ноя, страшное мужское естество – таинственное, как грех, скользкое, как змея, и тяжелое, как жезл. В эти минуты Джон ненавидел отца и мечтал стать сильным, чтобы уничтожить его.

Так вот почему он оказался здесь, лишенный и человеческой, и небесной помощи? Так вот в чем смертный грех – в том, что увидел отца нагим, смеялся над ним и проклинал в сердце своем? Сын Ноя был проклят, прокляты и потомки его – вплоть до сегодняшнего стонущего поколения. «Будь слугой братьям своим».

И тогда насмешливый голос, не боявшийся, похоже, ни высоты, ни тьмы, презрительно спросил Джона, неужели он верит, что проклят? Все негры прокляты, напомнил голос, ведь они происходят от непокорного сына Ноя. Как может быть проклят Джон, если увидел в ванне то, что другой человек наблюдал десять тысяч лет назад под открытым небом? Может ли проклятие отозваться столько лет спустя? Оно что, действует вечно или только в определенный момент? Но Джон не смог ответить голосу – он находился вне времени и одновременно в настоящий момент.

А отец все приближался. «Я выбью из него грех! Выбью грех!» Тьма затряслась и застонала от звука его шагов – эта поступь была сродни поступи Бога в Райском саду, искавшего прикрывших наготу Адама и Еву. И вот отец уже стоял над ним, глядя на сына сверху вниз. Тогда Джон понял, что проклятие обновляется постоянно, переходя от отца к сыну. Время равнодушно, как снег и лед, но сердце, безумный странник в хламе прошлого, тащит проклятие за собой.

– Пойдем со мной, Джон, – произнес отец.