Иди, вещай с горы

– Ты ему нравишься, – сказала Элизабет.

– У тебя усталый вид, – заметила Флоренс. – Посади его сюда. – Она придвинула большое, удобное кресло к столу, чтобы Джонни мог их видеть.

– На днях я получила письмо от брата, – рассказывала Флоренс, накрывая на стол. – Умерла его жена – бедняжка, она долго болела, и он подумывает перебраться на Север.

– Не знала, что у тебя есть брат, – отозвалась быстро, с притворным интересом Элизабет. – Он приедет сюда?

– Так он говорит. Теперь, после смерти Деборы, ничего его там не держит. – Флоренс села напротив Элизабет. – А ведь я не видела его более двадцати лет.

– Вот это будет встреча! Важное событие!

Флоренс покачала головой, предлагая Элизабет жестом приступить к еде.

– Мы никогда не ладили, и с трудом верится, что он мог измениться.

– Двадцать лет – большой срок. Хоть как-то наверняка изменился.

– Чтобы забылись прошлые обиды, ему пришлось бы полностью переродиться. – Флоренс помолчала, а потом произнесла печально, но решительно: – Досадно, что он приезжает. Надеялась не видеть его больше никогда – ни в этом мире, ни в будущем.

Нельзя так говорить о брате – тем более при женщине, которая с ним не знакома, подумала Элизабет.

– А чем занимается твой брат? – поинтересовалась она.

– Сейчас вроде проповедует, – ответила Флоренс. – Никогда не слышала его проповеди. Когда жили вместе, он только и делал, что бегал за каждой юбкой или валялся пьяный в канаве.

– Надеюсь, теперь его поведение изменилось, – засмеялась Элизабет.

– Человек меняется, когда этого захочет. Однако сколько бы раз он ни менялся, то, что в нем заложено, остается, и оно все равно выйдет наружу.

– Да. Но неужели ты считаешь, что Бог не может изменить сердце человека?

– Я о таком слышала, и довольно часто, – ответила Флоренс. – Хотелось бы увидеть воочию. Все эти ниггеры, которые болтают, будто Бог вошел в их сердца, ведут распутную жизнь – и ничего в них не меняется. Сердца такие же черные, что и при рождении. Думаю, Бог дал им эти сердца – и, поверь мне, замены не бывает.

– Ты права, – кивнула Элизабет после долгого молчания. Она посмотрела на Джона: сын увлеченно возился с бахромой на накидках, украшавших кресло. – Так и есть. Похоже, раз оступилась – и быть беде. Шанс упущен, и ты окончательно увязла.

– Твой печальный голосок мне совсем не нравится. Что случилось?

– Ничего, – ответила Элизабет, отведя взгляд от сына. А затем произнесла безнадежно, стараясь не сказать лишнего: – Вот подумала о малыше, который сидит в кресле. Что с ним будет? Удастся ли мне одной вырастить его здесь, в этом страшном городе?

– Не настраивай себя так, – посоветовала Флоренс. – Почему одной? Ты славная девушка, юная и хорошенькая. На твоем месте я бы не ставила на себе крест. Найдешь нового мужа. Правда, неизвестно, родился ли тот чернокожий мужчина, который знает, как обращаться с женщиной. У тебя есть время, дорогая, только не спеши.

– Не так уж у меня много времени, – вздохнула Элизабет. Она не могла остановиться, хотя внутренний голос предупреждал: «Молчи!» Но слова сами рвались из груди: – Видишь это обручальное кольцо? Так вот, я купила его себе сама. У этого ребенка нет отца.

Ну вот, она это произнесла, а сказанного не воротишь. И все же, сидя за столом и дрожа от волнения, Элизабет почувствовала пусть и болезненное, но облегчение.

Во взгляде Флоренс была жалость, такая глубокая, что ее можно было принять за ярость. Она посмотрела на Джона, а потом на Элизабет.

– Бедняжка! – воскликнула Флоренс, откидываясь назад, на ее лице было все то же выражение смутной, глубоко запрятанной ярости. – Похоже, ты действительно не спешила.

– Я боялась.

– Никогда не считала это позором, – заявила Флоренс. – Нет такой женщины, которой не запудрил бы мозги обычный проходимец. Нет такой женщины, которую не втоптал бы в грязь и не оставил там мужчина, спокойно отправившись дальше по своим делам.

Элизабет в оцепенении сидела за столом, не зная, что ответить.

– Так что он сделал? – наконец спросила Флоренс. – Сбежал, а тебя бросил?

– Нет! – возразила Элизабет, из глаз у нее брызнули слезы. – Он не такой! Он умер. Попал в беду и умер – давно, еще до рождения этого ребенка. – И она навзрыд заплакала – так же безнадежно, как раньше говорила. Флоренс поднялась с места, подошла к ней и прижала ее голову к своей груди. – Никогда бы он не бросил меня, – добавила Элизабет сквозь рыдания, – если бы не умер. – Теперь, когда она наконец выговорилась, слезы текли у нее рекой – и не было им конца.

– Ну, ладно, ладно! Успокойся. Испугаешь малыша. Он не должен видеть, как мамочка плачет. Все хорошо, – шепнула она Джонни, который прекратил попытки порвать бахрому и теперь смотрел на женщин. – Все хорошо.

Элизабет потянулась к сумочке, достала носовой платок и стала утирать слезы.