Идиллии

В Айю-Софию Селим-ходжа был приведен безбородым юношей — теперь его длинная борода и подстриженные, пожелтевшие от табака усы наполовину поседели, но все же он еще затягивает широким зеленым поясом всю свою грудь и, когда идет, тонкий стан его гибок, как тополь. Вся осанка его говорит, что родом он из Смирны, — его прославленные предки переселились сюда в незапамятные времена, за верность и отвагу Диван приблизил их к себе, и все двери для них открылись. Поэтому матери не пришлось повторять свою просьбу — чтобы было дозволено ее сыну посвятить себя аллаху, — место ему было готово. С самой верхней площадки минарета разливался его ясный голос над семью холмами Стамбула, и каждый день, со свежим дыханием зари и в мягких вечерних сумерках, песнь его разносилась над раскинувшимися дворцами. Добрая улыбка трогала губы его духовного отца, престарелого ходжи этой мечети, когда ранним утром звучал певучий голос Селима с минарета: поднимаются решетчатые ставни гаремов, рано вставшие благочестивые мусульмане усаживаются, скрестив ноги, на галереях и поглаживают свои бороды… Вечером старый ходжа по-отцовски дожидался своего преемника, пока тот спустится с минарета, и они вместе вступали под молитвенно замолкшие своды. Обходили повлажневшие мраморные колонны, поднимались на возвышение, и старик, заткнув большой палец за свой зеленый пояс, улыбался, показывая преемнику храм и посвящая в его темную историю.

Тысячу лет христиане свозили сюда со всех концов земли золото и серебро и драгоценные камни; самые искусные мастера с великим тщанием и уменьем обрабатывали дары, и весь мир стекался в храм, чтобы в восторге замирать перед дивным искусством и красотой. Только из одного зеленого мрамора и порфира сотни колонн подпирают купола и своды, створки боковых врат из самородного серебра, а других — из слоновой кости, все стены из разноцветного мрамора, какого не найти теперь и в аравийских пустынях. А золотая мозаика под сводами словно бы создана не рукой человека… И все это по воле аллаха должно было однажды перейти в руки правоверных. Таков на этой земле удел, отведенный гяуру, — плоды его труда и его искусства собирают те, кого пророк послал огнем и мечом возвещать его слово. Только одни потемневшие следы мозаичных изображений распятого Христа и его святых, да здесь, в стене, не до конца выщербленный крест, и там, под сводом, крыло ангела — вот все, что осталось в древней святыне христиан от их славы и от их бога. И… еще смутная надежда: там, на возвышении, замурованные врата, за которыми будто бы скрылся их священник, когда мусульмане брали храм — откроются, выйдет он опять, и его молитва снова овладеет Айей-Софией.

Старый ходжа давно почивает в земле, а эту легенду Селим все помнит и каждый вечер, обходя мечеть, читает ее по следам мозаичных изображений, порфировым колоннам и вратам со створками из чистого серебра. С людьми он неразговорчив: и сам не подберет слов, и других выслушать не может — как ласточки вьются вокруг куполов мечети, так его мысли целый день вращаются вокруг этой легенды, мысли медлительные, неясные, без начала и конца.

Выпадали тяжелые годины, когда вот так же, как сейчас, замирали стамбульские дворцы и сады, отчаявшиеся мусульмане рвали на себе бороды, шатался даже Диван падишаха. Селим-ходжа, ровно, мерно шагая, огибал запотевшие колонны, словно уставшие ждать, когда же выйдет поп из замурованных дверей, и в такое тревожное время невнятный страх овладевал его душой. Особенно перед вечерней молитвой: сквозь окна в куполах льются солнечные лучи и на золотистой мозаике дрожат не до конца выщербленные изображения Христа и святых, словно бы они ожили и смотрят — не пришел ли час их воскрешения? Селим-ходжа испуганно озирался — ему казалось, что под сводами взмахнул крыльями ангел, крест яснее проступил на стене, и он с дрожащими руками поднимался на возвышение, чтобы ощупать замурованную дверь и убедиться, что она не раскрывается.

Но на миг пошатнувшаяся вера вновь наполняла его сердце, как только он поднимался на минарет, чтобы возвестить: аллах велик, аллах могуч… и Магомет пророк его…

И время шло так тихо, так незаметно, как голуби перелетают от одного окна к другому в куполе Айи-Софии.