Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Я остановился у входа въ пещеру, въ пол зрнія богини, въ ея непосредственномъ сосдств. Я сдлалъ попытку, чтобы убжать… попробовалъ отвернуться… но не могъ… и задрожалъ такъ, какъ никогда въ жизни ни отъ чего не дрожалъ, даже отъ страха или ужаса. Она стояла неподвижно, не сводя съ меня очей, горвшихъ сильнымъ гнвомъ. Та, которая была когда-то нжнымъ другомъ для меня, которая ласкала меня, какъ любящая, кроткая мать, явилась теперь во всемъ своемъ величіи передо мной, и я сознавалъ, что прогнвалъ божество, самаго грознаго изъ всхъ извстныхъ людямъ боговъ.

— Для этого-ли ты былъ рожденъ на свтъ, о Сенса, любимецъ боговъ? Разв ради этого были открыты очи твои, а чувства сдланы доступны высшему воспріятію? Теперь ты знаешь, что не ради этого, потому что эти ясновидящіе глаза и тонкія чувства послужили, наконецъ, и теб самому, своему владык, показавъ теб кому и чему ты до сихъ поръ служилъ. Что-же, ты и посл этого намренъ ей дальше служить? Теперь ты — мужчина: можешь выбирать сознательно. Или ты такъ низко палъ, что хочешь на вкъ остаться ея рабомъ? Въ такомъ случа — иди! Я явилась сюда, чтобы очистить свое святилище, потому что не допущу дальнйшаго оскверненія его. Пусть оно стоитъ безгласное, и пусть люди забудутъ о томъ, что есть боги! Но я не могу допустить, чтобы искушала ихъ тьма и обманывали лживыя уста. Иди! Святилище мое онмло, и голосъ его замеръ; я замкну дверь его, и никто уже не вступитъ въ него! Я буду скрываться здсь, въ одиночеств и молчаніи, да безгласной проживу вка, и люди скажутъ, что я умерла. Пусть такъ! Но пройдутъ вка, настанутъ другія времена, сыны мои снова возстанутъ, и тьма разсется! Иди! Ты выбралъ! Спускайся все ниже и ниже! Ты лишился своего высокаго званія! Оставь меня! Не нарушай молчанія святыни!

Она подняла руку такимъ повелительнымъ царственнымъ жестомъ, приглашая меня оставить ее, что я не могъ ослушаться; удрученный, съ низко опущенной головой, я повернулся и медленными шагами направился къ наружной двери святилища; но ни открыть ея, ни уйти изъ капища, ни даже двинуться съ мста я не могъ: тоска отчаянія сжала мн сердце и приковала ноги мои къ полу. Я опустился на колни, и изъ моей груди вырвался вопль: — Мать! Царица и мать!

Прошло нсколько мгновеній въ благоговйномъ молчаніи, въ теченіе которыхъ я все чего-то ждалъ, терзаемый душевнымъ голодомъ и отчаяніемъ.

Среди наступившей тишины воспоминанія прошлаго выступали изъ окружавшаго меня мрака и страшной вереницей проходили передо мной. Я видлъ себя глашатаемъ и оракуломъ того порожденія тьмы, черную душу котораго я теперь такъ хорошо зналъ; видлъ себя слпо исполнявшимъ свои гнусныя обязанности, не разбираясь въ ихъ значеніи, помышлялъ лишь о предстоявшихъ удовольствіяхъ, служившихъ для меня приманкой и наградой; видлъ себя добровольно отдававшимъ душу и умъ на поруганіе, мирившимся съ оцпенніемъ, въ которое ихъ сознательно повергали жрецы, какъ пьяница мирится съ похмльемъ; и въ этихъ воспоминаніяхъ неизмнно переплетались между собою постыдное дло и чувственныя наслажденія. И прошлое это показалось мн такимъ грознымъ и живучимъ въ своей яркости, обвиненія его были такъ ужасны, что я вторично воззвалъ изъ мрака: — Мать! Спаси меня!

Въ тоже мгновеніе я почувствовалъ, какъ богиня коснулась моего лица и руки, а въ ушахъ и сердце у меня прозвучали слова: — Ты спасенъ! Будь силенъ!

И свтъ озарилъ мои глаза. Но я ничего не видлъ: потоки слезъ смывали съ нихъ послдніе слды страшныхъ картинъ, прошедшихъ передъ ними…

Глава V.

Я былъ вн святилища и чувствовалъ на лиц нжное прикосновеніе воздуха; открывъ глаза, я увидлъ надъ собой далекое небо съ ярко сіявшими въ его глубин звздами; я лежалъ распростертый на палуб съ ощущеніемъ какой-то странной разбитости и усталости во всемъ тл. Когда я проснулся, меня поразилъ стоявшій въ воздух гулъ отъ криковъ и псенъ тысячеголосной толпы. Что бы это значило?

Я слегка приподнялся и осмотрлся. Я лежалъ посреди малиноваго круга, окруженный десятью высшими жрецами. Агмахдъ стоялъ рядомъ со мной и внимательно слдилъ за мной глазами. Мой взглядъ остановился на немъ и я ужъ не могъ оторвать отъ него глазъ. Неужели я когда нибудь могъ бояться его, этого безжалостнаго, безсердечнаго, бездушнаго подобія человка? И я боялся его, этого безчеловчнаго созданія? Да, но теперь онъ больше не былъ мн страшенъ! Я снова обвелъ глазами окружавшихъ меня кольцомъ жрецовъ, вглядываясь въ ихъ сосредоточенныя, полныя гордаго самомннія лица; и я видлъ, какъ въ сердц каждаго изъ нихъ глубоко притаилась змя похоти, непрерывно жалившая ихъ, видлъ неутолимую жажду наслажденій, терзавшую ихъ. Нтъ, робть передъ этими людьми я ужъ больше не могъ: небесный свтъ придалъ мн мужества. Я всталъ на ноги и увидлъ громадное стеченіе народа, тснившагося на обоихъ берегахъ рки, подъ яснымъ звзднымъ небомъ. Теперь я понялъ откуда шли поразившіе мой слухъ крики: было ясно, что людей охватило безуміе; кто опьянлъ отъ любви, кто — отъ вина, кто — былъ въ полномъ изступленіи…