Пытаясь объяснить, откуда пришла идея заменять лица персонажей на звериные и птичьи, историки выдвинули множество теорий. В Амброзианской Библии 1236–1238 гг. на одной из миниатюр запечатлено пиршество пяти праведников в райском саду (рис. 159). Все они одеты в роскошные одеяния и золотые короны, только лица у них не человеческие, а зооморфные: как у осла, медведя, орла, льва и оленя или тельца. В 1930–1940-х гг. польский историк София Амейсенова выдвинула предположение, что эти фигуры были вдохновлены древними представлениями о звероголовых божествах и астрологической символикой — изображениями
Рис. 159. Амброзианская Библия. Вюрцбург, 1236–1238 гг.
Рис. 160. Евангелист Иоанн.
Книга перикоп из монастыря Санкт-Эрентруд (Зальцбург), ок. 1140–1160 гг.
Рис. 161. Изображения евангелистов с человеческими телами и звериными головами были очень распространены на Западе в раннее Средневековье. Однако потом они стали редкостью. Один из сюжетов, где они сохранились, известен как Мистическая мельница. В его базовом варианте Матфей, Лука, Марк и Иоанн сыпят в жернова зерно — Слово Божье. Ниже из мельницы выходят гостии, которые в таинстве евхаристии пресуществляются в тело Христово. Здесь же евангелисты сразу приносят на мельницу белые гостии с изображенным на них распятием.
Нюрнберг. Витраж в церкви св. Лаврентия (Лоренцкирхе), 1481 г.
Рис. 162. В этом инициале, открывающем текст Евангелия от Иоанна, он изображен не в привычном виде орла или орла с человеческой головой, а как более сложный гибрид — орел с человеческой головой и второй, орлиной, головой на крыле.
Библия. Цюрих (?), ок. 1260–1280 гг.
Американский медиевист Мейер Шапиро высказал другую, но идейно близкую гипотезу. Поскольку клювы, с которыми там изображены фигуры, очень напоминают орлиные, он предложил искать ключ в библейских строках, где Господь, спасающий свой народ, уподобляется орлу, который «носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих» (Втор. 32:11; ср.: Исх. 19:4)[608]
. Однако даже если создатели этих миниатюр действительно имели в виду орлов, а не других птиц, непонятно, почему в некоторых рукописях с такими головами предстают не только праведные израильтяне, но и грешники. Например, в Птицеголовой агаде вместе с египтянами, у которых лица человеческие, евреев преследуют два персонажа с птичьими клювами (см. рис. 158). Это, видимо, Дафан и Авирон, которые возроптали против Моисея и Аарона, обвиняя их в том, что те зря увлекли народ из Египта: «Разве мало того, что ты вывел нас из земли, в которой течет молоко и мед, чтобы погубить нас в пустыне? и ты еще хочешь властвовать над нами!» (Числ. 16:12–14). По преданию, они остались под властью фараона и вместе с ним отправились на преследование соплеменников.Другие историки стали искать истоки звериных и птичьих голов в христианской полемике с иудаизмом и в еврейских попытках дать на нее ответ. Генрих Штраус предположил, что хищные клювы — это вариация на тему крючковатых носов, которые с XIII в. в католической иконографии превратились в устойчивый маркер иудеев (а также других иноверцев, еретиков и демонов) (рис. 163). Чтобы дать отпор негативным стереотипам, евреи якобы сами взяли их на вооружение, но трансформировали: носы превратились в клювы[609]
. Правда, эта гипотеза не объясняет, почему в некоторых рукописях — как Махзор Лауда (ок. 1260) — птичьи или звериные головы все равно соседствуют с пустыми лицами. В этом манускрипте мастер старательно избегал фронтальных изображений, показывал своих персонажей в профиль и балансировал на грани между антропоморфным и зооморфным. Он рисовал людей с вытянутыми губами, которые делали их похожими на птичьи клювы, или со странными подбородками, из-за которых человеческие лица больше напоминали львиные или собачьи морды[610].Рис. 163. Распятие. У части еврейских старейшин и фарисеев, а также у воина Стефатона, который протянул Христу губку, пропитанную уксусом с желчью, изображены хищные крючковатые носы, а также темные лица. Эти детали подчеркивают их злобу, коварство и духовное помрачение.
Псалтирь Хута. Северная Англия, последняя четверть XIII в.