Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Сегодня телесность и сексуальность — одни из главных тем, о которых пишут историки, в том числе и медиевисты. Однако в XIX, да часто и в XX в. эти сюжеты были фактически табуированы. Сталкиваясь со средневековыми изображениями «непристойностей», которые были несовместимыми с их представлением о христианской культуре и церковной иконографии, исследователи нередко отказывались их замечать[625]. Кто-то из смущения переходил на медицинскую латынь или описывал эти предметы столь уклончиво или неточно, что невозможно было понять, о чем идет речь. Средневековые фаллические амулеты или значки с изображением мужских и женских гениталий нередко именовали античными или «языческими»[626]. На деревянных креслах каноников в церкви св. Петра в Ойрсоте (Нидерланды) в начале XVI в. был вырезан шут, держащий в руках здоровенный пенис. Как это часто случалось со столь неудобными изображениями, в описании убранства храма, вышедшем в 1941 г., эта фигура не проиллюстрирована, а в тексте фаллос — по невнимательности или из стыдливости? — описан как горшок или свиной мочевой пузырь[627].

Рис. 167. Luxuria. Капитель в аббатстве Сакра-ди-Сан-Микеле (Пьемонт, Италия), XII в.

Рис. 168. В европейской культуре последних столетий женская грудь — один из главных эротических символов. Она обычно обнажена на изображениях, которые говорят о чувственности или прямо призваны вызвать у зрителя-мужчины возбуждение. Очень многое указывает на то, что в культуре Средневековья, и в частности в церковной иконографии, грудь не была так сексуализирована и скорее ассоциировалась не с усладами плоти, а с кормлением.

С XII–XIII вв. на Западе стали появляться изображения, на которых младенец Христос сосет грудь Девы Марии (Virgo lactans). В сочинениях богословов и откровениях мистиков ее молоко превращалось в символ — духовную пищу христиан, истинное учение и спасительную проповедь, которыми Мать-Церковь питает верующих[628].

В этом инициале мы видим персонификацию Церкви, которая кормит грудью пророка Моисея и апостола Павла. Первый олицетворял Ветхий Завет, а второй — Новый. Поскольку Церковь именовали телом Христовым, то и самого Христа порой описывали как мать: Дева Мария питала его молоком из груди, а он питает всех людей кровью из своих ран.

Иероним Стридонский. Толкование на Евангелия Матфея и Марка. Энгельберг, 1143–1178 гг.

Engelberg. Stiftsbibliothek. Cod. 48. Fol. 103v

В средневековой церковной проповеди и иконографии нагота (в первую очередь обнажение женской груди и гениталий) очень часто олицетворяла пороки плоти и ассоциировалась с «отцом» греха — дьяволом. Можно вспомнить и персонификацию сладострастия (Luxuria) в образе голой женщины, которую за лобок и груди кусают жабы со змеями (рис. 167, ср.: рис. 168, 169)[629], и самих бесов: с дополнительными пастями в паху, высунутым языком на месте фаллоса или женскими сосками, и некоторые изображения Синагоги с обнаженной грудью и распущенными волосами, уподоблявшие ее Сладострастию[630].

Рис. 169. Страшный суд. На небесах восседает Христос-Судия. Он показывает свои пять ран — напоминает о своей добровольной жертве и крови, пролитой им во искупление грехов человечества. Снизу на коленях в позе молитвы стоит его любимый ученик Иоанн Богослов, а рядом Дева Мария. Оба просят Христа о милости к людям. Мать показывает ему грудь, которой его вскормила.

Часослов. Фландрия, середина XV в.

St. Gallen. Kantonsbibliothek. Vadianische Sammlung. Ms. 327. Fol. 53v

Помимо распутства, нагота часто олицетворяла дикость, свирепость, безумие и торжество звериного начала в человеке (рис. 170). Потому «незнаемые» народы с окраин ойкумены на средневековых картах, иллюстрациях к географическим трактатам или преданиям о походах Александра Македонского на Восток так часто представали полуодетыми или полностью обнаженными.

Рис. 170. Нагой безумец (insipiens) в инициале, открывающем текст 52-го псалма «Сказал безумец в сердце своем: „нет Бога“».

Библия. Болонья, последняя четверть XIII в.

London. British Library. Ms. Add. 18720. Fol. 238v

При этом нельзя забывать о том, что в Средние века существовали изображения нагих тел, которые явно не оценивались по шкале добродетель — порок. В светских, да и в религиозных сюжетах их было немало. Самый простой пример — пациенты на иллюстрациях к медицинским трактатам (рис. 171) или люди, которые плывут в воде или купаются в теплых источниках (рис. 172, 173). Их нагота была обусловлена сюжетом и не требовала ни оправдания, ни осуждения. Кроме того, стоит вспомнить о персонификациях планет и созвездий, которые часто копировали с античных образцов; фигурах «зодиакального человека», демонстрировавших астрологические влияния на каждую из частей тела или систем органов; олицетворениях металлов и различных алхимических принципов[631].