Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Рис. 189. Амнон, перворожденный сын царя Давида, насилует свою единокровную сестру Фамарь — дочь Давида от другой жены: «…он схватил ее, и сказал ей: иди, ложись со мною, сестра моя. Но она сказала: нет, брат мой, не бесчести меня, ибо не делается так в Израиле; не делай этого безумия. <…> Но он не хотел слушать слов ее, и преодолел ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею» (2 Цар. 13:11–14). Хотя греховная нагота скрыта разноцветным одеялом, кто-то все равно выскоблил лица Амнона и Фамари. В самом начале рукописи тот же или другой читатель на уровне паха размазал фигуры Адама и Евы, стоящих перед Творцом. Там цензуре подверглась не порочная, а праведная нагота — ведь дело происходило еще до грехопадения.

Рудольф фон Эмс. Всемирная хроника. Регенсбург, ок. 1400–1410 гг.

Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. 33. Fol. 194v

Например, в одной рукописи «Романа об Александре» (ок. 1300–1325) кто-то старательно выскоблил двух сплетенных в объятиях возлюбленных[660]. А в манускрипте «Романа о Розе» на полях изображено несколько фривольных маргиналий. Мы видим, как две монахини-клариссы собирают с дерева фаллосы и как монах преподносит сестре свой пенис в дар. Эти сцены, видимо, символизировали женскую сексуальность и власть над мужчиной. Причем сексуальность запретную и греховную — ведь монахини дали обет хранить свое девство. На одном из листов, где кларисса ведет мужчину за веревку, привязанную к его фаллосу, этот орган был кем-то затерт (при этом другие маргиналии с фаллическими сюжетами остались неповрежденными)[661].

Неуместную и греховную наготу можно было выскоблить, размазать или зарисовать. В небольшом Часослове из Северной Франции (1300–1310) на полях одного из листов нарисован епископ. Сидя на престоле, он протягивает руку в жесте благословения (?) в сторону голого мужчины, который показывает ему свой зад. Кто-то из читателей грубо прикрыл наготу епископа, дорисовав что-то вроде коричневой юбки. Заодно он попытался перерисовать/скрыть и митру прелата — возможно, чтобы заретушировать непочтительность по отношению к духовенству. На другом листе в той же рукописи мы видим гибридное создание в митре, тоже напоминающей епископскую, и с огромным фаллосом. Он заканчивается ладонью, сложенной в жесте благословения. И тело уродца, и его мужское достоинство также были кем-то зарисованы коричневыми чернилами, но первоначальное изображение все равно прекрасно считывается (рис. 190)[662].

Рис. 190. Часослов. Северная Франция, ок. 1300–1310 гг.

Baltimore. Walters Art Museum. Ms. W. 88. Fol. 86v

Интересно, что такой правке подвергались не только проклятые, но и избранные тела. К примеру, в рукописном «Житии Иисуса Христа» (1470–1480-е гг.) кто-то на нескольких миниатюрах методично прошелся по нагим праведникам (то есть душам, изображенным в форме тел), стоящим на коленях перед Христом. На уровне пупка их фигуры были размазаны, чтобы скрыть причинные места (рис. 191)[663]. Вероятно, что даже святая нагота могла вызывать эротический отклик, а потому кем-то считалась недопустимой.

Рис. 191. Житие Иисуса Христа. Центральная Франция, ок. 1470–1480 гг.

Paris. Bibliothèque Mazarine. Ms. 976. Fol. 107

Жан Жерсон (1363–1429), канцлер Парижского университета и один из самых влиятельных богословов своего времени, сетовал на то, что обнаженное тело Христа, едва прикрытое набедренной повязкой, способно навести женщин на греховные мысли, а для мужчин не всегда безопасно засматриваться на святых дев. Ведь их в сценах мученичества нередко представляли полуобнаженными. Кроме того, по словам Жерсона, на праздники юноши и девушки покупают в церквях распутные образы. Вероятнее всего, он имел в виду эротические значки с фигурками вульв и фаллосов[664]. Об опасности нечистых мыслей и сексуального возбуждения при виде тела Спасителя позже говорил францисканский миссионер и проповедник Бернардин Сиенский. По его словам, он знал одного человека, который, созерцая фигуру Распятого, однажды «постыдным и чувственным образом себя осквернил и замарал»[665].

Не стоит забывать о том, что на исходе Средневековья мужская и особенно женская мистика была полна чувственности. Многие визионеры и визионерки идентифицировали себя с Невестой из Песни песней и мечтали о слиянии с Женихом — Христом. Они обнимали и лобызали распятия, а в их откровениях Спаситель их обнимал и даровал им свои поцелуи. Любовь к Христу нередко описывалась как любовное и даже сексуальное томление[666].