Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Однако грань между образом и прообразом была очень тонка, а для многих верующих вовсе неуловима или скорее несущественна. На практике моленный образ часто воспринимали как сосуд, в котором заключена сила святого (virtus, numen). Она может явиться и прийти на помощь человеку, а может затаиться и никак себя не проявить[121]. Однако она всегда там. В изображениях видели своего рода видимые тела невидимых святых. К ним обращались с молитвами, от них ждали чудес. Чтобы заручиться их помощью, следовало отправиться в паломничество к образу, увидеть его, подойти к нему как можно ближе, а желательно к нему прикоснуться и приложиться губами.

Паломник шел к образу, который пребывает в определенном месте, осененном особой благодатью. В многочисленных практиках, окружавших изображения и призванных активизировать заключенную в них силу, огромную роль играла их материальность. Отсюда вера в целительную силу воды, которая соприкоснулась с иконой или статуей, попытки отколоть от них кусочек или соскоблить красочный слой, чтобы использовать их для амулетов. Некоторые образы почитали как чудотворные объекты, чье присутствие само по себе способно изгнать демонов, исцелить или защитить от врагов.

Одни изображения Христа, Богоматери или одного и того же святого считались более могущественными, чем другие. У многих из них были свои имена — обычно по месту, где они хранились или, как считалось, были обретены. Например, бургундский герцог Карл Смелый (1467–1477) заказывал мессы перед «образом св. Адриана Граммонского». Он обращался не к св. Адриану вообще, а к его конкретному воплощению — св. Адриану из аббатства в Граммоне (Герардсбергене) во Фландрии. Этот тонкий момент можно описать иначе. Верующие того времени полагали, что св. Адриан находится на небесах и потому может ходатайствовать за людей перед Господом. Молитвы к нему стекаются из разных городов и земель, и он слышит всех. Однако при этом они исходили из того, что в этом мире его сила сосредоточена там, где находятся его мощи, — в данном случае в Граммоне. Там больше вероятность того, что он услышит и поможет. В теории культ святого универсален, однако на практике часто локален — связан с конкретным местом и с конкретными предметами: реликвиями и изображениями[122].

«Фрагментация» сакрального и конкуренция святынь вызывали сомнения даже у некоторых католических иерархов. В середине XIV в. Ричард Фицральф, архиепископ Армы (Ирландия), критиковал тех, кто обращается к разным образам Девы Марии (в Уолсингеме, Линкольне, Лестере) и забывает о том, что Богоматерь одна и пребывает не в этих городах, а на небесах[123]. Нечто подобное говорил и Томас Мор (1478–1535) — автор «Утопии», лорд-канцлер английского королевства, который отказался признать короля Генриха VIII главой Церкви и в конце концов поплатился за это головой. Он высмеивал тех, кто больше почитает Деву Марию из Уолсингема или Деву Марию из Ипсвича, словно их любовь обращена не к самой Богоматери, а к разным кускам дерева (stocke), находящимся в этих городах. При этом Мор отвергал не саму локальность сакрального, а ее превратные толкования. По его словам, есть места, в которых Господь неисповедимым образом являет свои чудеса чаще, чем в других[124].

Для многих верующих персона святого фактически «растворялась» в знакомой им статуе или иконе. Разница между чудесами, которые Господь творит через святых, и чудесами, которые творят святые; между чудесами, которые святые творят через образы, и чудесами, которые творят образы, часто отступала на второй план. Богословы могли обсуждать, как образ связан с прообразом, и предостерегать паству от неверных толкований. Однако для самой паствы этот вопрос явно не имел особого практического значения[125].

Святые не всегда «присутствуют» в своих изображениях или, скорее, не всегда отвечают на молитвы почитателей. Так и дьявол обживает идолы ложных божеств, но не всегда являет через них свою силу. В конце II в. апологет христианства Минуций Феликс писал: «Итак, эти нечистые духи, демоны, о которых знали маги, философы и сам Платон, скрываются в статуях и идолах, которые по их внушению приобретают такое уважение, как будто в них присутствовало божество: они вдохновляют прорицателей, обитают в капищах и действуют на внутренности животных, руководят полетом птиц, управляют жребиями, произносят смешанные с ложью прорицания. Они обманываются и обманывают, то не зная истины, то, когда знают, не открывая ее, чтобы не погубить себя»[126].

Идол — это дом, который бес может спешно оставить и даже уничтожить, признав торжество Христа и его святых. Например, в житии Порфирия, епископа Газы (ум. 420), рассказывается о том, как христиане с крестами заставили демона бежать из «истукана» Афродиты: «…обитавший в статуе демон, не перенося вида несомого знамения, выйдя из мрамора с большим нестроением, низверг самую статую и разбил ее на многие куски»[127].