Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

При этом богохульство делом следовало карать более строго, чем словесные выпады в адрес священных персон и предметов. В случае словесного богохульства тот, у кого есть какая-то собственность, в первый раз лишается ее четвертой части, а на третий — изгоняется из города; тот, у кого нечего взять, в первый раз получает пятьдесят ударов плетью, а в третий — ему отрубают язык. При богохульстве делом с первого раза имущего предписано изгонять, а неимущему отрубать руку[363].

Аналогично спустя двести с лишним лет французский юрист Николя Бойе (Боэрий) (1469–1539) в трактате «Золотые решения» именовал тех, кто de facto оскорбляет Бога, бросая камни или плюясь в образы Христа, Девы Марии или святых, богохульниками, а не святотатцами[364].

Очевидно, что между «традиционным» богохульством/святотатством и «новым» иконоборчеством — и в глазах современников, и в представлении историков — пролегает серая зона. Однако еще важнее, что даже в своих классических формах они не так далеки друг от друга, как это обычно кажется. Первый, средневековый, тип атак против сакральных изображений возник задолго до Средних веков и благополучно их пережил[365]. Многие ритуальные формы, в которые облекалась публичная десакрализация католических идолов, не просто восходят к Средневековью, а уже задолго до Реформации использовались католиками в войнах против чужих и враждебных святынь. Иконоборческое насилие XVI в., без сомнения, стало настоящей религиозной революцией. Оно задумывалось протестантами и воспринималось католиками как радикальный разрыв с прежним религиозным, а значит, и властным порядком. Не отрицая его новизны, я предлагаю сосредоточиться не на разрыве, а на преемственности — средневековых корнях протестантских ритуалов[366].

Используя слово «иконоборчество» в единственном числе, я, конечно, сильно упрощаю. Демонтаж идолов по решению муниципальных властей отличается по динамике от религиозного восстания, которое бросает вызов не только идолам, но и властям, которые не желают перейти на сторону Реформации или оказываются недостаточно радикальны на этом пути[367]. Выпады идейных одиночек устроены не так, как коллективные атаки, оборачивающиеся массовым (часто театрализованным) насилием, направленным против духовенства и идолов. Иконоборческие атаки, совершенные чужаками (скажем, солдатами-протестантами, вступившими в католический город), могли оказаться более последовательны, чем чистки, устроенные местными протестантами. Людей со стороны ничто не связывало ни с одним из изображений — они не были пожертвованы их предками и не олицетворяли статус их семей. Одновременно для чужаков все образы были на одно лицо, а у местных могла быть своя история счетов с конкретным аббатством, соборным капитулом или знатным семейством. И тогда изображения, которые олицетворяли их власть, престиж и память, становились главным объектом атаки[368].

Религиозные цели иконоборчества были неразрывно связаны с социальным протестом и политической борьбой. Уничтожая идолов, протестанты символически разрушали старый религиозный порядок, бросали вызов консервативным элитам, не желавшим идти на уступки в вере, и утверждали свой контроль над городским или сельским пространством. Иконоборческие действа нередко сопровождались не только насилием, но и грабежом. Ворвавшись в соборы, приходские храмы и монастыри, атакующие вскрывали церковные кружки и растаскивали по домам литургическую утварь (на кухню), покровы с алтарей (на скатерти и занавески), а порой и статуи святых (на дрова или на игрушки детям)[369]. Для бесполезных истуканов находили полезную функцию.

Не менее, если не более важно было то, что, низводя к повседневной утилитарности, их лишали сакрального ореола. Например, на Пасху 1532 г. в Эсслингене проповедник женился на монахине. Блюда для свадебного застолья были приготовлены на дровах, сделанных из деревянных статуй из его церкви[370]. Шутки по поводу того, что фигуры святых годятся только на дрова, не были изобретением протестантов. Например, около 1480 г. в Аугсбурге вышел комический стихотворный сборник под названием «Поп из Каленберга». В одной из рассказанных там историй священник падает на колени перед деревянной фигурой апостола и молит ниспослать тепло в его нищий дом. Однако ничего не происходит, и тогда поп, прославляя апостольское человеколюбие, кидает святого на пол, ломает и бросает в очаг. Так апостол действительно помог: в доме стало тепло и сухо[371].