Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Рис. 109. Как выглядела эта статуя, неизвестно, но ее можно представить, глядя на другие, даже более поздние, изображения св. Антония. Здесь в его правой руке книга, в левой — тяжелый посох, на поясе висят четки, у ног стоит поросенок — его иконографический атрибут, а вокруг пылает пламя, напоминающее о его роли защитника от эрготизма — «огня св. Антония» (см. ниже).

Статуя св. Антония. Нидерланды, XIX в.

London. Museum of Science. № A71663

То, что св. Антоний покарал своих обидчиков огнем, совсем не случайно. В позднесредневековой Европе он считался защитником от «священного огня» (ignis sacer), или «огня святого Антония», как тогда называли эрготизм — отравление алкалоидами спорыньи — и гангренозные язвы другой этиологии[380]. Антоний, как считалось, мог излечить от своего «фирменного» недуга, а мог и наслать его (рис. 110). В одной из итальянских хроник рассказывается о том, как некий игрок из Гаэты после проигрыша набросился на статую св. Антония, был тотчас поражен его огнем и три дня спустя умер[381].

Рис. 110. У ног св. Антония стоит жертва «священного огня» — калека на деревяшке и с «горящей» кистью левой руки.

Гравюра из книги Ганса фон Герсдорфа «Полевое руководство по хирургии» (Feldbuch der Wundarzney), опубликованной в Страсбурге в 1517 г.

München. Bayerische Staatsbibliothek. № VD16 G 1618. Fol. 65v

Рассказ о событиях, случившихся в Шатийоне, заканчивается назидательным воззванием, которое напоминает читателю азы церковной доктрины. Образы святых не есть сами святые, и в них нет никакой «божественности», то есть сверхъестественной силы (de soy n’ayent divinité). Однако почитать их — долг христианина, так как они напоминают ему о подвигах изображенных, а молитва, обращенная к образам, благодаря посредничеству небесных заступников поднимается к Богу[382].

Риторический нерв всей истории — неразрывная связка святотатства и посланной свыше кары, а контекст, в котором она обретает смысл, — противостояние католиков и кальвинистов вокруг культа образов[383]. На пропагандистских фронтах Религиозных войн во Франции второй половины XVI в. «чудеса наказания» были одним из излюбленных инструментов, которые католические авторы использовали в полемике против протестантов-иконоборцев[384]. Как и в средневековых житиях или сборниках назидательных «примеров», в увесистых трактатах, изобличавших святотатцев, или в подобных кратких листках описание небесной кары, постигшей грешника/еретика, было призвано защитить норму, которую тот попрал, в данном случае — почитание образов, которое кальвинисты приравнивали к идолопоклонству.

Само название парижской книжицы («История о том, как трое солдат были чудесным образом наказаны Богом…») звучит вполне типично для такого рода известий. Например, в 1562 г. в Париже вышли «Чудеса о божественных карах, посланных злонамеренным и презренным лютеранам (коих сейчас зовут гугенотами), врагам Матери нашей Святой Церкви, за чудовищные деяния, сотворенные ими против Господа».

Однако хотя посыл «Истории» вполне прозрачен, а контекст противостояния с гугенотами не вызывает сомнений, трое солдат-святотатцев ни в тексте, ни в заголовке прямо не названы протестантами. Не использовать этот момент в полемических целях было странно[385]. Рассказывая об их покушении на св. Антония, католический автор не приписывает им никаких идейных мотивов, да и вообще не дает никаких объяснений поступку. Единственное, что мы узнаем: они атаковали статую, слоняясь без дела.

Версия 1586 г.

В 1586 г. в Труа вышла еще одна книжица, в которой эта история была изложена с массой новых подробностей, снабжена нравоучительными стихами и кратким экскурсом в католическую теорию образа[386]. Все происходит не в деревне Суси, а в самом Шатийоне. Статуя св. Антония стоит не на фасаде храма, а на городских вратах на улице де Шомон. Время действия смещается с 21 на 11 июня — понедельник, следующий день после праздника Пятидесятницы[387]. Вместо трех солдат появляется четыре, а само святотатство из минутного выпада превращается в сложный ритуал осмеяния и поругания, растянувшийся на несколько дней. Его точка отсчета — все та же праздность, которая охватывает солдат, оказавшихся в мирном городе, а заодно ожесточение, свойственное военному люду: ведь война, как сказано в тексте, заставляет людей позабыть о Боге и склоняет их к всяческим злодеяниям.