Само собой, мы не знаем, что на самом деле случилось в городе. Перед нами два католических нарратива, причем второй, вышедший на десять лет позже, не может не вызывать подозрений массой всплывших подробностей и гораздо большим уклоном в дидактику. Однако, смирившись с этим, попробуем выяснить, каков — в глазах неизвестных авторов и, возможно, в глазах самих солдат-святотатцев — был смысл устроенного ими действа.
Iconomachi и sacrilegi
В 1603 г. иезуит Иоанн Майор опубликовал в Дуэ увесистый том, озаглавленный «Великое зерцало примеров» (
Из оставшихся двадцати семи «примеров», которые входят в раздел, восемнадцать тоже рассказывают об атаках против изображений Христа, Богоматери или святых и о небесных карах, которые неминуемо ждут виновников[396]
. В этой галерее святотатцев не следует искать ни хронологического, ни географического единства. Древние византийские чудеса чередуются со средневековыми западными, а между ними вклиниваются истории, случившиеся несколько десятилетий назад, на «холодных» и «горячих» фронтах религиозных войн между католиками и протестантами. Французские рыцари-мародеры, пытавшиеся сорвать драгоценные украшения со статуи Богоматери, соседствуют с константинопольскими или римскими иудеями, которые из ненависти к Христу и христианству измывались над распятиями или бросали иконы в нужник (рис. 111), а нидерландские кальвинисты, поднявшие в 1566 г. иконоборческое восстание, упоминаются в одном ряду с игроками в кости, которые мстили святым за свой проигрыш. Компилятора, собравшего эти истории, конечно, интересовали не мотивы агрессоров, а чудеса (прежде всего чудеса наказания), явленные Христом, Богоматерью и святыми в ответ на их покушения. В длинном перечне кровоточащих икон и статуй протестантское иконоборчество предстает лишь как одна из многочисленных форм святотатства, которое Господь вынужден карать из столетия в столетие[397].Рис. 111. Константинопольский иудей, увидев в доме у христианина образ, изображавший Деву Марию с младенцем Христом, схватил его, убежал в нужник и бросил икону в нечистоты. За это он был наказан смертью, и бесы утащили его душу в ад.
Жан Миело. Чудеса Богоматери. Ауденарде, 1456 г.
Этот момент принципиально важен. В трудах современных историков атаки, совершенные идейными иконоборцами (английскими лоллардами, чешскими гуситами, а потом протестантами), иноверцами (прежде всего иудеями) и самими католиками, обычно разнесены по разным полям исследований и редко встречаются на одних страницах[398]
. Однако в антииконоборческом дискурсе католической церкви XVI–XVII вв. — и, вероятно, в восприятии очень многих католиков — они регулярно соотносились, а то и вовсе отождествлялись друг с другом.Католические полемисты регулярно уподобляли протестантов-иконоборцев иудеям и, стремясь посрамить «еретиков», напоминали известнейшие средневековые чудеса, совершенные образами или гостиями в ответ на покушения со стороны сынов Израиля[399]
. Важную роль тут играло представление о том, что евреи, из ненависти к Христу, якобы вновь и вновь повторяют над его образами крестные муки: бичуют распятия или специально изготовленные фигурки, наносят им раны на руках и ногах и, как некогда римский сотник Лонгин (Ин. 19:33–35), пронзают им бок[400]. Иконоборческие атаки протестантов тоже порой уподобляются повторному распятию. Например, на символическом изображении гугенотской ереси и разорения гугенотами Лиона в 1562 г., которое открывает цикл иллюстраций в «Песни о злоключениях Галлии» (Рис. 112. Песнь о злоключениях Галлии, 1577 г.