Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Посмотрим внимательнее на вторую стадию в схеме Скрибнера. Именно на ней происходила деперсонализация образа и его «превращение» из Христа или св. Антония в кусок дерева или камня. Удачно используя евхаристическую метафору, Скрибнер называет этот процесс «обратным пресуществлением»[456]. Во время мессы пресный хлебец пресуществляется в тело Христово — обычный предмет невидимо приобретает чудесные свойства. Тут же происходит нечто противоположное. Образ испытывают или, скорее, играют в испытание: обращаются к нему и (якобы) ждут ответа; требуют от него чуда и (якобы) убеждаются в том, что чуда он сотворить не способен. Тело святого само «признается»: я просто обломок камня или обрубок дерева.

Тот же процесс можно описать с помощью непривычного, но удачного термина «профанофания», который в своих исследованиях революционного иконоборчества в ходе Гражданской войны (1936–1939) в Испании предложил религиовед Брюс Линкольн. Существует теофания — явление божества, проявление божественного в материальных объектах. Ее противоположность — это профанофания: демонстрация их земного, профанного статуса. Атакуя католические святыни и символы, иконоборцы раскрывают их приземленную рукотворность и неприкрытую материальность, скрытые от глаз идолопоклонников[457].

Профанофания — потенциально многозначный жест. Он в первую очередь обращен к зрителям — бывшим или нынешним идолопоклонникам, но порой и к самому иконоборцу. Осмеивая и разрушая истуканов, он стремится показать окружающим (а то и себе самому?) их бессилие; доказать (и проверить?), что они не в силах себя защитить, а значит, пусты и мертвы; что в объекте нет никакого субъекта[458].

Чтобы решиться на физическую атаку против образа (который ты еще вчера почитал; который так почитают другие; который олицетворяет религиозный и политический порядок и т. д.), часто требуется выдавить из себя страх перед ним и/или перед грядущим насилием, которое отрежет пути назад. Различные сценарии профанофании не только предваряют и обрамляют насилие против изображений, но и служат его катализатором. В этом смысле они аналогичны дегуманизации, которая часто предшествует (и ведет к) насилию над телом врага или жертвы[459].

Вспомним об Андреасе Карлштадте (рис. 125) — сначала оппоненте, потом соратнике, а затем снова оппоненте Мартина Лютера. Пока Лютер скрывался в замке Вартбург, Карлштадт, профессор Виттенбергского университета и архидиакон замковой церкви, стал служить не на латыни, а по-немецки, отверг культ святых и ввел для всех причастие под обоими видами — в католической церкви мирян причащали только хлебом, а хлеб и вино были зарезервированы за священнослужителями. Он требовал положить конец культу образов. 10 января 1522 г. бывший монах-августинец Габриэль Цвиллинг, соратник Карлштадта, повел народ жечь статуи и ретабли в свой родной монастырь. 25 января городской совет Виттенберга без согласия епископа постановил убрать из церквей все изображения. Еще через несколько дней толпа ворвалась в главный храм города, вычистила его от идолов, а их остатки предала огню[460].

Рис. 125. Гравированный портрет Карлштадта, созданный в начале XVIII в. Справа мы видим иконоборцев, которые сдергивают со стен и разбивают топорами изображения. Тут они скорее похожи не на католические алтарные образы, а на портреты в рамах.

Dresden. Staatliche Kunstsammlungen Dresden. Kupferstich-Kabinett. № Sax. 6; Singer 3014/8220

Лютер срочно вернулся и запретил разбивать статуи и алтари. Вину за случившееся он возложил на Карлштадта и Цвиллинга. По его убеждению, они подменили борьбу с главным злом — идолами, укоренившимися в сердцах людей, — демонтажом истуканов из дерева или камня, а о сердцах забыли. И подтолкнули горожан к беспорядкам и самоуправству. Реформа культа должна проходить легально и упорядоченно, по решению законной власти. Если Лютер видел в народном иконоборчестве угрозу порядку и подмену действительно важного второстепенным, Карлштадт был апостолом иконоборческой революции. Он утверждал, что долг верующих — покончить с идолами, даже если власти пока не спешат идти на уступки[461].