Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Меня поразила в Хевроне необхватная красавица олива, растущая над откопанной археологами стеной из огромных камней. Над камнями трёхметровый слой земли, в которой корни цветущей оливы. «Дереву больше пятисот лет», – сказал экскурсовод. Роскошное, плодоносящее, оно растёт над местом, где когда-то жили люди. Пытался представить быт, нравы тех людей, думал о том, что жизнь сродни искусству – мы привносим в неё свои чувства, воображение. Всплыли в памяти слова: «Поколенья уходят, поколенья приходят…»

В Шаббат, когда нельзя работать, только и остаётся, что читать или снова и снова перелистывать свои годы, в которых ничего нельзя изменить. Как просто писать автобиографию, на иврите это называется «корот хаим» – коротко о жизни – в нескольких словах: год рождения, место учёбы, работы, год репатриации. Сколько воспоминаний, несбывшихся надежд за означенными датами. Когда был маленьким, завидовал взрослым, ведь – полагал я – они что хотят, то и делают. С каким нетерпением ждал, когда пойду в школу, ждал необычной встречи, любви, воображал себя создателем космических лайнеров, почему и пошёл учиться в авиационный институт. Время не оправдало надежд.

Любовь оказалась воздушным шаром, надутым моим воображением. С годами или воображение увяло, или женщина, которая стала моей женой, не оправдала ожиданий. Отношения людей подобны сообщающимся сосудам, даже самая пылкая фантазия сойдёт на нет перед безразличием партнёра.

Сейчас, по прошествии многих лет, могу сказать о себе: единственное, что оставалось постоянным, – это устремлённость к некоему прозрению, постижению. По этому поводу Филон Александрийский, он же Филон Иудей, живший на несколько десятилетий раньше Иосифа Флавия, говорил, что в начале было Слово, которое я представляю идеальной моделью творения мира – божественным разумом, смыслом бытия. Логос – сила разума – слово, связка Бога и творения.

Появившийся с годами интерес к истории и граничащая с безразличием холодность жены определили мою отдельную от неё жизнь. Она после окончания нашего института ревностно следила за новинками авиалайнеров, а меня занимал вопрос поведения людей, соотношение зова души с конкретными обстоятельствами, теми или иными возможностями.

В Израиль приехал сравнительно молодым. Женщины не оставили заметного следа в моей памяти: отношения оканчивались, едва начавшись. То были недавно приехавшие из России одиночки, напуганные отсутствием квартиры, незнанием иврита и невозможностью устроиться на работу по специальности. Я, со своими привезёнными из Москвы книгами и неизменным интересом к истории, не мог быть для них опорой в новой жизни.

Чаще вспоминается первая несостоявшаяся подруга оставшейся жизни. Наверное, потому, что совесть мучит – ушёл от неё, вернее сбежал. Оказавшись в Иерусалиме – именно в этом городе хотел жить, – нашёл по объявлению возле центра абсорбции комнату у русскоязычной женщины из Киева. В Израиле она давно, работала, купила квартиру. В Киеве преподавала в школе русский язык и литературу; на книжных полках у неё в салоне стояли русские классики. Повезло – радовался я, – хозяйка приветливая, причастна к изящной словесности, и показанная мне комната достаточно просторна. Тут же свалил в угол свои сумки, вес которых, согласно правилам «Аэрофлота», не превышал 20 килограмм, прикрыл дверь, снял башмаки и вытянулся на постели; почти сутки без сна – перелёт утомителен даже для молодого. Не прошло и нескольких минут, как хозяйка постучала – пригласила пить кофе. И не просто кофе, стол был сервирован как в ресторане: салфеточки, тарелочки, вилочки, ложечки.

На следующий день я был приглашён на обед из пяти блюд с отличным вином. А ещё через день оказался у Нелли в постели. Остап Бендер о такой полнотелой брюнетке сказал бы: «Знойная женщина», что отличало её от моей бывшей жены, и, в отличие от неё же, Неля любила готовить. Как бы то ни было, первое время я радовался обустроенному быту; в дождливый холодный вечер на плите шкварчит мясо в жаровне, в доме тепло, чисто, всё на своих местах. Хозяйка чуть ли не каждый день с остервенением пылесосит ковёр на полу.

Не помню, что случилось раньше: или надоело пылесосить ковер, или моё раздражение по поводу её непонимания того, о чём говорю, взяло верх над желанием сохранить уютный быт. «Но я же не об этом!» – стервенел я, в который раз услышав нелепый ответ на мои слова. Сначала хозяйка терялась, тупо уставившись на меня, затем, гордо вскинув голову, заявляла: «А я об этом!» Домовитая Неля при виде меня с книгой в руках досадовала на то, что я занимаюсь не тем, чем нужно. «А чем нужно?» – спрашивал я.