Иерусалим

Забыв в пылу и ярости момента о галлюцинации, что отвлекла его, за беглою добычей Дез неловко выпадает из машины в дождь, с расстегнутой ширинкой и разъяренным видом. Склейка, новая ТЗ, ч/б.

На кирпиче с металлом – толщиной не больше лет пятидесьти всего – и дальше накипает бестелесный нищеброд, чей крик во гневе, как свисток от чайника, пронзает даже трупную акустику во стежке. В слабом, но внезапном запахе от сырости и плесени он пьет своими серыми загробными глазами сумрак дворика середь плюющих луж, вперяется в от секса скачущий «Эскорт». Простроченным фосфоресцирующей бледной нитью в призрачном обзоре видит Фредди коренастого мужчину: по его мальчишеским щекам струится пот, пока он на коленях в той машине сзади, раз за разом движется туда-сюда – заевшая игрушка. Тут не нужно видеть девочку, что скорчилась побитой собачонкой, чтобы понимать, что здесь произошло, – ах ты кусок говна, ублюдок, мать твою, а дальше только хуже – их тут двое на малышку-пташку, на одну – вдвоем. Он там с дружком, а тот расселся за рулем в большущей шляпе, пялится из-за стекла, да так, что если ты не знаешь, то подумаешь, как будто он буравит призрака своими разноцветными глазами – где один темнее, а другой… ох ё. Твою налево. Это вовсе не дружок. Да, это что похуже – стали б ватными у Фредди ноги, кабы не были из пара. В той машине на переднем месте примостился черт, из самых страшных и могучих, про кого все говорят, но редко видят; и он неотрывно лупится на Фредди с мудрою улыбкой, что не разобрать в чащобе зарослей усов и бороды. И точно так же посмотрел на Фредди мастер-зодчий в зале для бильярда: как взаимное признанье, что настал уж он – тот самый важный случай, ради коего текло у Фредди бытие – в тумане ль, во плоти ль. Уверился бездомник: хмыкающий бес сегодня не за ним явился, разве что он в роли мимохожего зеваки. И не причинит вреда, коль скоро Фредди попытается прервать на заднем месте стыд и срам, – и Фредди это знает. Черт почти что дал свое благословленье делать все, что делать призракам пристало, но нельзя под страхом наказанья. Да, ему дозволено стать диким ужасом что ни на есть экстравагантных видов – что же, если час пришел для Фредди показать себя во всей красе, его он не упустит. Вглядываясь мимо адской знаменитости в салон машины, Фредди с облегченьем замечает: вечно рдеющий злодей за затуманенным стеклом вдруг прекратил навязчивые спазмы тазом, замер на коленях без движенья, щурит зенки в агрессивном изумленьи – и похоже, что на Фредди. Можно ли представить, что он видит призраков благодаря болезни головы, каким-то веществам? Эксперимента ради тлеющий бродяга кочаном трясет, граблями всюду машет, и цветет подобно папиросной гидре крона стойких и остаточных картин, за чем ладони бледные – кишащее гнездо слепых и похотливых пауков, – как и гроздь глаз – комок слезящейся икры, – тотчас вознаграждаются усугублением в лице насильника всех пасмурных морщин, отпавшим ниже подбородком-бланманже. О да. О, Фред нащупал что-то, это факт. Маньяк узрел, усрался, сбился с ритма – из-за серого гротеска, от непониманья, что же появилось перед ним. Да он как привидение увидел! Фредди ощутил, в кулак всю эктоплазму собирая, как разлился по перепачканным парам язвительный восторг столь непривычного могущества – принятие лохмотной жути, отраженной в съеженных зрачках жирдяя. Лютую грозу на тучах лика вызывая, он осознает: в машине что-то происходит – то, на что, возможно, повлиял он сам. Щелчок, неслышный в мертвой глухоте, – потасканный фантом лишь запоздало с ним связал открытие дверей. Мучитель ошалевший прерывает свой пытливый взгляд на Фредди, чтоб проверить жертву, тут же гаркнул в гневе и досаде:

– А ну вернись! А ну вернись, пизда!