Иерусалим

Нехорошо. Нельзя же так при дамах. Фредди катится скрипучими клубами крематорья, бурлит скорей поближе к действу, но тут истуканом замирает пред открытым видом. Девица – ни кожи и ни рожи – выползает прочь из растворенной бреши, прочь из камеры для смертников, лицо ее – лицо ночерожденной, в липкой маске крови. Вспышек беспорядок от диода, что сбоит необъяснимо за спиной у Фредди на дверях у гаража, отобразил отчаянный побег как будто в страшной фотогалерее снимков «Кодак Брауни» – она на животе скребется и скользит, с натугой на руки и драные колени поднимаясь, – в ее любовно заплетенных косах грозди алых струпьев, – и торопится к вратам далеким из сего бензином и дождем залитого загона, до каких нет у нее ни шанса доползти, о чем она сама прекрасно знает. Вот бросок багрового злодея из «Эскорта» – он бредет в припадках света и кромешной тьмы с туфлею женскою в руке, как будто томагавком, с хреном наружу из штанов разверстых – разогретым псиным языком. Копченой вязкой лентой хлынув через полутишину седого недомира, Фредди Аллен со своим хвостом из двойников перетекает вмиг в сужающееся пространство между плачущей ползущей жертвой и тем катом скотским – с детским личиком, с приклеенной ко лбу дождливым брильянтином темной челкой: злостью брызжущий бандит из фильмов прежних лет. В немой мигающей реальности зернистого ч/б бродяжка маленький спешит на помощь героине. Здесь опять документальный футаж, в цвете.

Планета кружится на гравитации диджейском вертаке, преодолев всего лишь половину открывающей декады-трека на пластинке долгожданной нового тысячелетия, а критики всё пики преломляют из-за шумного введения со взрывом самолета и пронзительных вокальных партий; резкий контрапункт космографа с теистом. Иегову разъедает быстрый рост древа познанья на некосном удобреньи – костяной муке из динозавров, – он от наступленья фактов ретируется в глухую оборону креационистов: сообщается, турцентры Гранд-каньона прячут и скрывают возраст и происхождение ущелья – все в угоду версии библейской с Ноевым потопом. Каролинские юристы заявляют, будто изнасилование не может привести к зачатию, основываясь на теорьи двусемянной – популярной пару тысяч лет назад. Так сталкиваются концептуальные века, их грохот оглушает: слышатся воинственные выступленья сионистов, фундаменталистские крестовые походы, взрыв шахидских поясов.

В осаде ж секулярная реакция – «к оружию»: многоречивый в стойких догмах атеизм становится религией, имея на руках не боле чем известный факт науки – почва, что по консистенции обставит и зыбучие пески. Классическая с квантовой модели твердо пресекают всякие попытки примиренья, вследствие чего потенциальная струна меж ними вновь неуловимой остается. Не вполне постигнутая гравитация рождает, умножает сущности-опоры: экзотические вещества и состоянья, темную энергию и темную материю – тех обязательных математических зверей, что ускользают от пытливых наблюдений. Вера и политика всё ферментируются с помощью дрожжей бродящих из теории и практики, и вся архитектура мировых традиций зиждется на информационной пойме, уязвима для любого ливня данных иль разлива рек идеологий, выйти что грозят из берегов, не в силах из-за узости и скорости принять приток. Усталости заметной вопреки из страха упустить критичный поворот в неугомонном и крамольном карнавале вся культура глаз сомкнуть не смеет. Снова интерьер и ночь.