Иерусалим

На самом деле от Мика требовалась вся его воля, чтобы скрывать ошалевший вид. Его сестра как будто срезала веточку с подлеска задних улочек, а потом терпеливо культивировала, чтобы воссоздать архитектурный бонсай, даже – а может, особенно – с теми чертами, которые уже ушли. Каждое движение глаз открывало все больше таких. Поднимающийся изгиб давно пропавшей улицы Купер к Беллбарну вызвал мышечную память того, как он карабкался мимо выцветших розовых ворот транспортной фирмы Фреда Босворта на середине холма, а на вершине этого пожеванного склона стояла такая скрупулезная реконструкция церкви Святого Андрея, идеальная во всех готических подробностях, что разрушение строения в 1960-х казалось не то что сомнительным, а откровенно невозможным. Наклонившись, как вечный кран в зонах сноса, над Овечьей улицей, Широкой улицей и лилипутскими задворками улицы Святого Андрея, Мик с трудом разглядел бесконечно маленькую витрину парикмахерской из его детства, Альберта Баджера. А почему они всегда звали его Биллом? На душе почему-то потеплело при виде паутинных линий флуоресцентно-розового цвета на бумажном стекле – светящейся вывески «Дюрекса». В трех домах ниже была компания «Вулкан Полиш энд Стейн», не больше детальки «Лего» и до этого момента целиком отсутствовавшая в памяти Мика. Утраченный склон переулка Бычьей Головы мило оскверняли сетки классиков муравьиных пропорций, нарисованные цветными мелками, а пороги Школьной улицы были убраны микроскопическими бутылками с молоком по соседству с ломтями хлеба с корочкой цвета сиены. Внимание приковывали каждый тончайший сток, воссозданные в каждой второй луже бензиновые разводы – ему пришло в голову, что можно сойти с ума только от разглядывания этой штуки, не то что от ее постройки. Лоб Альмы рядом с ним задумчиво наморщился.

– Не кажется, что чего-то не хватает? Как будто все эти очевидные усилия, то, как я старательно наносила на каждую иллюстрацию фактуру, маленькие точки, – только камуфляж для простого факта, что мне особенно нечего сказать? Ты же ответишь честно, если все это предприятие – не больше чем нелепая и раздутая ностальгия?

Мик пораженно нахмурился – не столько из-за проявления ее исчезающе редких припадков сомнений, сколько из-за отсутствия эгоизма, продемонстрированного в последнем вопросе.

– Нет, у меня язык не повернется, Уорри. И никто не осмелится. Мы слишком боимся тебе слово сказать, чтобы ты не начала спорить с нами о том, чего мы не понимаем. Думаю, ты не услышишь честной критики ни от кого вокруг, потому что такая уж ты стервозная недотрога.

Она сузила обгорелые воронки сурьмленых глаз, склонив заросшую голову к плечу и зафиксировав ровный и неморгающий взгляд на брате на долгие жуткие секунды, прежде чем выдать свой ответ – при этом застигнув его врасплох, по-товарищески закинув руку на его плечо.

– Очень глубоко, Уорри, и отлично сказано.

Она сняла руку, хотя он уже успел занервничать, что она решила вырубить его нервным захватом из «Стар Трека». Мик, конечно, знал, что его не бывает, но вдруг Альма не знает? Теперь подходили остальные – опоздавшие боязливо совали нос в дверь яслей с другой стороны от угнетающе дотошной модели. Он узнал друга сестры, актера Боба Гудмана, хотя это не такое уж достижение – все равно что сказать, что он узнал гору Улуру. Мик хотя бы мог отличить друг от друга эти обветренные достопримечательности – главным образом потому, что Улуру никогда не носила кожаную куртку, черный берет или извечное выражение глубокой неприязни и недоверия. С большей радостью Мик заметил позади лицедея с лицом охранника смертников подружку Альмы, занесенную с чужих берегов, – художницу Мелинду Гебби, с которой хотя бы есть о чем поговорить, если выставка провалится. Более того, раз сестра уже признавалась ему, что прелестная калифорнийка как художница на голову выше ее самой, Мик решил, что сможет спрятаться за авторитетными суждениями и мнениями Мелинды, если сестра задумала устроить ему художественную трепку. Сопровождала Мелинду девушка, с которой он вроде бы встречался как минимум один раз: Люси Лисовец, внестенный стенописец, заодно работавшая в сообществе Боро и, кажется, как говорила Альма, помогавшая снять детский сад на этот день. Женщины под ручку смеялись и болтали, а младшая из них была так сражена стенами, задушенными картинами, что ее веки как будто не вмещали глаза. За их спиной через подпертую дверь втекали новые зеваки – кого-то он знал, кого-то нет. Альма рядом с ним тяжело вздохнула, все еще в думах из-за воссозданной малой родины.

– Я так понимаю, придется самой делать вывод, чего не хватает этой инсталляции, а не полагаться на твое ценное мнение. Слушай, кажется, мне хотел что-то рассказать Роман Томпсон, так что пойду и перекинусь с ним парой слов. Если будешь смотреть остальное, начинай справа у двери и обходи комнату оттуда. А, и надеюсь, у тебя есть зажигалка. Свою я забыла дома, так что если надо будет выскочить наружу и перекурить, то придется попросить у тебя.