Иерусалим. Биография

Этот случай вызвал резонанс во всем мире, но прежде всего в Санкт-Петербурге и Париже: воинственность драчунов-монахов отражала не только религиозную распрю, но и настроения империй, стоявших за каждой из конфессий. С появлением железных дорог и пароходов путешествие в Иерусалим из всех уголков Европы заметно облегчилось. Особенно удобно стало добираться в Святую землю морем из Одессы в Яффо. И большинство из 20 тыс. ежегодных паломников теперь составляли русские. Один французский монах подметил, что в обычный год из 4 тыс. христианских пилигримов, приезжавших на Рождество, только четверо были католики, а остальные — православные из России. Это русское преобладание определялось искренней религиозностью всех сословий российского общества — от крестьян из маленьких, отдаленных сибирских деревень до высшей знати и самого императора Николая I. Веру в миссию России по защите мирового православия разделяли и те, и другие.

После падения в 1453 году Константинополя великие князья Московские стали рассматривать себя как наследников византийских императоров, а Москву — как Третий Рим («вторым» Римом считался Константинополь). Князья переняли византийский герб, двуглавого орла, и титул цезаря — царя. Борьбу с мусульманскими крымскими ханами, а затем и османской Турцией русские цари манифестировали как священную защиту православия и православных земель. Православие в России, распространяемое по необъятным просторам страны как официальными структурами Церкви, так и монахами-отшельниками, получило неповторимый, чисто русский характер. Особое отношение сложилось у русских к Иерусалиму. Едва ли не каждый русский верил, что паломничество в Иерусалим, хотя бы символическое, — важная часть подготовки к смерти и спасению в вечности. В России был даже построен свой собственный Иерусалим[214].

Николай I воспринял эту традицию: он был истинным внуком Екатерины Великой и наследником Петра I, которые не раз объявляли себя защитниками православия и святых мест. А в сознании русского простонародья эти понятия сливались; после неожиданной кончины в 1825 году старшего брата Николая, Александра I, в народе распространилось поверье — современная версия легенды о Последнем императоре, — будто он удалился в Иерусалим как простой отшельник.

Император Николай I, крайний консерватор, убежденный антисемит, имевший глубоко мещанские вкусы во всех вопросах искусства (и назначивший себя при этом персональным цензором Пушкина), считал себя ответственным только перед тем, кого он называл «русским Богом» и кто, по его мнению, «лично вверил ему Россию». Солдафон, гордившийся тем, что спит на простой солдатской койке, укрываясь шинелью, он пытался править Россией методами военной муштры.

В юности рослый голубоглазый Николай настолько поразил английское общество, что одна леди назвала его «дьявольски красивым, самым красивым мужчиной в Европе». Но к 1840-м годам его волосы поредели, он нарастил брюшко, нависавшее над плотно облегающими офицерскими лосинами. После 30 лет счастливого брака, приправленного случайными интрижками, он завел постоянную любовницу в лице одной из фрейлин. Но при всей своей необъятной власти он боялся бессилия — как личного, так и политического.

Годами царь продуманно пускал в ход личное обаяние, чтобы склонить Британию к разделу Османской империи, которую он уподоблял «больному человеку Европы». Николай надеялся освободить православные провинции Балкан и взять под свой контроль Иерусалим. Но теперь его чары уже не действовали на англичан. Четверть века неограниченного самодержавного правления взрастили в царе бесчувственность и нетерпеливость: «Не думаю, что он особенно умен, — писала проницательная английская королева Виктория. — И его ум — это нецивилизованный ум».

В Иерусалиме улицы сверкали золотыми галунами и эполетами мундиров российских князей и генералов, хотя овчинных тулупов и рубах русских крестьян на них все же было гораздо больше. Николай не только поощрял паломничество в Святой город, но и, не желая отставать от других европейцев, отправил туда духовную миссию. Британский консул предупреждал Лондон о том, что «русские могут за одну пасхальную ночь вооружить 10 тыс. паломников в черте иерусалимских стен» и захватить город. Между тем французы поддерживали собственную миссию с целью защиты католиков. «Иерусалим теперь, — докладывал консул Финн в 1844 году, — представляет главный фокус интересов Франции и России».

Гоголь: иерусалимский синдром