Иерусалим. Биография

Султан, раздираемый требованиями французов и русских, попытался урегулировать спор фирманом от 8 февраля 1852 года, утверждавшим главенство православных общин в церкви Гроба Господня при некоторых уступках католикам. Однако французы были не менее упорными защитниками католичества, чем русские — православия. Обосновывая справедливость своих притязаний, они припомнили и египетскую кампанию Наполеона, и союз Франции с Сулейманом Великолепным, и французских крестоносных королей Иерусалима, вспомнили даже Карла Великого. И совсем не случайно канонерское судно, посланное Наполеоном III к побережью Леванта для пущего устрашения османов, называлось Charlemagne. В ноябре султан уступил и отдал praedominium католикам. Николай I воспринял это решение как личное оскорбление. Он потребовал восстановления прав Православной церкви в Иерусалиме и «союза», который бы поставил Османскую империю под протекторат России.

Когда его высокомерные требования были отвергнуты, русские войска вторглись на османские территории за Дунаем (современная Румыния) и двинулись на Стамбул. Николай не сомневался, что достигнет соглашения с Британией, и отрицал свое намерение захватить Стамбул, не говоря уже об Иерусалиме, но он фатально недооценил и Лондон, и Париж. Перед лицом российской угрозы и перспективы крушения османов Британия и Франция пригрозили войной. Однако Николай продолжал раздражать их своими заявлениями о том, будто «ведет войну ради всего христианства под стягом Святого Креста». 28 марта 1853 года Франция и Британия объявили России войну. И хотя основные военные действия велись в Крыму, эта война поставила Иерусалим в самый центр мировой сцены, где он остается и поныне.

Иерусалимский гарнизон тоже выступил из города воевать с русскими. Джеймс Финн наблюдал, как солдаты берут на караул на парадном плацу за Яффскими воротами и «сирийское солнце сверкает в стали их штыков». Он не мог забыть, что «корень всего происходившего — Святые места» и Николай «не оставит попыток завладеть [иерусалимскими] святынями»[215].

Вместо уже привычных русских богомольцев в город хлынуло новое племя скептически настроенных западных гостей: в 1856 году их было уже около 10 тыс. Все они хотели посмотреть на святые места, из-за которых разгорелась война с Россией. Но поездка в Иерусалим все еще оставалась предприятием тяжелым и изнурительным. Там не было карет — только крытые паланкины, в городе не имелось ни гостиниц, ни банков: посетители останавливались в монастырях, и самыми комфортными из них являлись армянские обители с изысканными внутренними дворами. Правда, в 1843 году еврей из России Менахем Мендель открыл в городе первый постоялый двор «Каминич». Вслед за ним распахнул свои двери для гостей «Английский отель», а в 1848 году сефардское семейство Валеро открыло в Иерусалиме первый европейский банк — в помещении над лестницей рядом с улицей Давида. И все же Иерусалим оставался провинциальным османским городом, управляемым неряшливым пашой, который жил в ветшавшем серале, что включал жилые покои, гарем и тюрьму и находился чуть севернее Храмовой горы[216]. По свидетельству Финна, западные европейцы «дивились нищенскому убожеству этой резиденции» и шарахались от грязных наложниц и «оборванцев-чиновников». Попивая кофе с пашой, гости слышали, как лязгают кандалы узников, а бывало, до них доносились жуткие крики тех, кого мучили в подземной темнице. Во время войны паша пытался поддерживать мир в Иерусалиме. Но православные греки все же напали на вновь назначенного католического патриарха и даже загнали в его резиденцию верблюдов — к вящему удовольствию знаменитых писателей, приехавших посмотреть на те самые святыни, за которые гибло в жестоких сражениях так много солдат и еще больше умирало в вонючих госпиталях. Однако святыни не слишком впечатлили литераторов.

Писатели: Мелвилл, Флобер и Теккерей

Герман Мелвилл, которому шел тогда 38-й год, стяжал славу тремя романами, основанными на его собственных увлекательных приключениях, связанных с китобойным промыслом в Тихом океане. Но «Моби Дик», опубликованный в 1851 году, поначалу разошелся весьма скромно — всего 3 тыс. экземпляров. Подавленный и страдающий, словно второй Гоголь, Мелвилл приехал в Иерусалим в 1856 году в надежде поправить здоровье и… исследовать натуру Бога. «Преследуя свою цель и в то же время являясь неким пассивным объектом, весьма расположенным для восприятия таинств города, я старался пресытиться атмосферой Иерусалима», — писал Мелвилл. Однако «безлистная нагота запустения» вызвала в нем сильное разочарование: «быть обманутым в Иерусалиме — ощущение весьма болезненное»[217]. Зато его до глубины души потрясла, как мы уже писали выше, «фанатичная по энергии и духу», граничившая с одержимостью «евреемания» многих «сумасшедших» американцев. Именно они вдохновили Мелвилла на создание «Клэрел» — самой длинной американской поэмы (18 тыс. строк), которую он написал по возвращении домой, работая на американской таможне.