Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Началом нового витка гонений на М. А. Булгакова послужила беседа И. В. Сталина с украинскими писателями, состоявшаяся 12 февраля 1929 г.

«Безусловно чужим человеком» генсек назвал «этого самого всем известного Булгакова», добавив, что «едва ли он советского образа мысли», хотя и принес «все-таки пользу, безусловно». Чтобы успокоить некоторых чрезмерно эмоциональных слушателей, требовавших снять «Дни Турбиных» из репертуара театров, «вождь» выразился еще более определенно: «Насчет “Дней Турбиных” я ведь сказал, что это антисоветская штука и Булгаков не наш»[713].

В результате М. А. Булгаков покинул сам и ВССП, подав об этом заявление:

В Правление Всероссийского Союза Писателей Михаила Афанасьевича Булгакова. Прошу меня из числа членов Всероссийского Союза писателей исключить. Михаил Булгаков. 2-го октября 1929 г. Москва[714].

В марте 1930 г. М. А. Булгаков уничтожил одну из ранних редакций романа «Мастер и Маргарита»[715]. О ситуации этого периода сообщает в своем дневнике Е. С. Булгакова:

Про разговор М. А. со Сталиным. В результате снятия всех пьес Булгакова с репертуара, о чем, как о достижении, объявлялось в газетах, – у М. А. наступила катастрофа <…> Когда я с ними познакомилась (28 февраля 1929 года) – у них было очень трудное материальное положение. Не говорю уж об ужасном душевном состоянии М. А. – все было запрещено (то есть «Багровый» и «Зойкина» уже были сняты, а «Турбиных» сняли в мае 1929 г.). Ни одной строчки его не печатали, на работу не брали не только репортером, но даже типографским рабочим. Во МХАТе отказали, когда он об этом поставил вопрос. Словом, выход один кончать жизнь. Тогда он написал письмо Правительству. Сколько помню, разносили мы их (и печатала ему эти письма я, несмотря на жестокое противодействие Шиловского) по семи адресам. Кажется, адресатами были: Сталин, Молотов, Каганович, Калинин, Ягода, Бубнов (нарком тогда просвещения) и Ф. Кон. Письмо в окончательной форме было написано 28 марта, а разносили мы его 31-го и 1 апреля (1930 года) <…> 3 апреля, когда я как раз была у М. А. на Пироговской, туда пришли Ф. Кнорре и П. Соколов (первый, кажется, завлит ТРАМа, а второй директор) с уговорами, чтобы М. А. поступил режиссером в ТРАМ <…>[716].

Текст самого письма неоднократно публиковался, приведем лишь некоторые отрывки, они важны, чтобы подчеркнуть необыкновенную смелость или даже дерзость писателя, обращающегося к властям в безвыходной ситуации: