Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Тем самым писатель указывает на конкретные философские основы (скептицизм, образование и логика) болтовни Кота. Особенно примечательно здесь упоминание Секста Эмпирика как главного выразителя скептицизма: напомним, что в письме к правительству от 28 марта 1930 г. М. А. Булгаков писал о своем собственном скептицизме как неотъемлемом свойстве всякого сатирика. По отношению к Коту это и должно быть намеком на серьезный сатирический характер его шуток. В эпизоде с приездом Поплавского в нехорошую квартиру Кот надевает очки, чтобы рассмотреть его паспорт, что тоже может служить указанием на интеллектуальную деятельность персонажа. Во многих эпизодах он принимает человеческий облик; мастер, обращаясь к нему, говорит, что он не очень-то Кот[1170].

Внешность М. Я. Козырева этому не противоречит. Он был худощав, небольшого роста, с крупной головой, густыми черными волосами, временами носил бородку. Булгаковский Кот надевает кепку на круглую голову, поросшую густым волосом или чем-то, очень похожим на кошачью шерсть[1171]. В сцене полета в финале романа он становится худеньким юношей. На балу у сатаны Кот оказывается среди организаторов. Как человек, близкий к Е. Ф. Никитиной, М. Я. Козырев мог принимать участие на вечере в Музее. Здесь уместно вновь обратиться к воспоминаниям Е. Ф. Никитиной о шуточной скульптуре, подаренной ей С. М. Городецким, где у ее ног было изображение собаки. Поза Маргариты, встречающей гостей на балу на вершине лестницы с Котом у ног могла отражать не только шуточную скульптуру Е. Ф. Никитиной, но и ее взаимоотношения с секретарем. Примечательно, что на картине К. Юона Е. Ф. Никитина также изображена стоящей, а рядом с ней под рукой сидит именно ее секретарь М. Я. Козырев (ил. 44).

Примечателен эпизод в романе после бала, когда Кот диктует текст удостоверения для Николая Ивановича, а Гелла его печатает на машинке:

И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей. <…> Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, – отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил бумагу Николаю Ивановичу[1172].

Этот эпизод мог пародировать секретарские функции на «Никитинском субботнике», поскольку, кроме М. Я. Козырева, у Е. Ф. Никитиной всегда бывали еще и секретарши-машинистки, в частности Р. Э. Корн, написавшая об этом воспоминания, а также К. Г. Ковальская[1173].

Можно попытаться прокомментировать и знаменитую формулу «рукописи не горят», произнесенную по поводу сожженного романа мастера. Кот в этом эпизоде сидит на пачке рукописей мастера, которая возникла из воздуха по требованию Воланда, а потом он же пакует их в чемодан[1174]. В. И. Лосев уже обратил внимание на то, что этот эпизод можно рассматривать как указание на реальное существование завершенной редакции романа «Мастер и Маргарита»[1175]. Его мысль можно продолжить и развить: вся эта пародийно-дьявольская ситуация могла быть связана с реальным хранением рукописей романа М. А. Булгакова у Е. Ф. Никитиной. Как уже говорилось, в архиве Е. Ф. Никитиной сохранился машинописный экземпляр романа, причем, по свидетельству Е. Ю. Колышевой, он не имеет отношения к копиям, сохраненным Е. С. Булгаковой. Возможно, что еще раньше у Е. Ф. Никитиной мог быть экземпляр одной из ранних редакций, и М. А. Булгакову после сожжения рукописи выдали дубликат. В легендарных рассказах Е. Ф. Никитиной о нескольких кофрах рукописей М. А. Булгакова могла содержаться и доля истины, но к 1960-м годам они уже могли быть перераспределены между другими владельцами. Е. Ф. Никитина действительно хранила у себя некоторые рукописи писателей, в том числе репрессированных, в частности, рукописи самого М. Я. Козырева и А. Веселого[1176].

И наконец, особых комментариев требует появление пары Кота и Коровьева в ресторане Дома Герцена и их подпись «Панаев и Скабичевский». Уже шла речь о том, что М. А. Булгаков мог обыграть эпизод на вечере в музее и шутливую запись в явочном листе субботника[1177]. Фамилия «Па-на-ев» по количеству слогов и ритмике близка фамилии «Ко-зы-рев», только ударение отличается. Аналогично писатель мог подразумевать и взаимосвязь начала фамилии писателя и обозначения персонажа «Ко-т».