Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

С той поры наша дружба пошла врозь[1256].

Т. Н. Лаппа также свидетельствовала об осложнении их отношений в 1920-х годах:

Со Слезкиным Михаил потом поссорился. Он его в глаза хвалил, а за спиной черт-те-что рассказывал[1257].

Однако эти заметки Ю. Л. Слезкина касаются не только личной сферы. Досада и ревность адресуются и к М. А. Булгакову. Писатель раздраженно ищет прагматические мотивы его взаимоотношений с женщинами и упрекает М. А. Булгакова в зазнайстве и игре в оппозицию. Важнейшей причиной разлада, несомненно, явились их разные литературные пути и разные способы адаптации к новой социальной действительности. М. А. Булгаков, как известно, долгое время зарабатывал фельетонами. Однако его принципиальной позицией было категорическое нежелание писать на колхозные и производственные темы, т. е. участвовать в «халтурах», даже в периоды острого безденежья, гонений и травли. Антирелигиозная деятельность у него вызывала ужас и отвращение, он никогда до нее не опускался. В этом была разница жизненной и творческой позиций Ю. Л. Слезкина и М. А. Булгакова. Мера допустимого компромисса в политической ситуации начала 1930-х годов была для них принципиально разной. При этом для М. А. Булгакова конец 1920-х годов также был трагическим, его преследовала нищета. Лишь в 1930-м году он получил работу во МХАТе.

Здесь стоит обратить внимание на тот факт, что в конце 1920-х годов Ю. Л. Слезкин был избран председателем бюро секции драмы. Он сообщает об этом в дневнике[1258] и в Справке, 17.02.30 поданной в ВССП:

В настоящее время несу следующую общественную работу: 1) Состою Председателем Бюро Драмсекции Драмсоюза. 2) Состою Начальником Центрального Штаба Ударных Бригад Драматургов Драмсекций МОДПИК’а и Драмсоюза[1259].

Драмсоюз и МОДПИК были в том же году преобразованы, так что долго занимать эти посты Ю. Л. Слезкин не мог. Однако он чувствовал себя руководящей фигурой советской драматургии, несмотря на провал «Путины». Поэтому репертуар театров и в частности МХАТа оценивал не просто как сторонний наблюдатель, но как ответственное лицо.

Буквально через несколько дней после излияний о своей халтуре и безуспешной литературной деятельности, 21 и 27.02.32 Ю. Л. Слезкин пишет в дневнике об оглушительном успехе булгаковских «Дней Турбиных», возобновленных по воле И. В. Сталина во МХАТе:

Такой триумф не упомнят в Художественном театре со времен Чехова[1260].

Любопытно проследить, как формулирует Ю. Л. Слезкин в дневнике свои впечатления от М. А. Булгакова и Художественного театра (21.02.32):

Талант Булгакова неоспорим, как неоспоримо его несколько наигранное фрондерство и поза ущемленного в своих воззрениях человека. Старая интеллигенция выкидывает его как свое знамя, но по совести говоря, знамя безыдейное, узкое и несколько неловко должно быть интеллигенции за такое знамя… Когда-то знаменем ее были – Герцен, Чернышевский… А Миша Булгаков проговорился однажды в своем «Багровом острове»: «Мне бы хороший гонорар, уютный кабинет, большая библиотека, зеленая лампа на письменном столе и чтобы меня оставили в покое…». Все это он получил, поставив во МХАТ’е I «Дни Турбиных» – не хватало только одного – его не оставили в покое… ему не дали спокойно стричь купоны – революция, большевики, пролетариат, долой революцию, большевиков и пролетариат! Вывод ясен? Да, конечно. Но неужели это знамя русской интеллигенции?[1261]