Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Иван Бездомный (Понырев) весной страдает от кошмаров, навеянных образами казни в Ершалаиме. В романе эти образы почерпнуты им из рассказов об Иешуа и из последующей его научной деятельности. Но для самого М. А. Булгакова, как мы видели, «древние» и «евангельские» реминисценции были его глубоко личными воспоминаниями о казнях времен Гражданской войны и о собственном чудесном избавлении. Таким образом, он наделяет своего героя автобиографическими переживаниями:

На рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться <…> Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф[629].

Находясь в клинике Стравинского, Иван почему-то видит реку, поразительно похожую на Терек, опять это явная реминисценция владикавказских времен, река, которую мог видеть из окна тюрьмы на Тифлисской улице сам М. А. Булгаков:

Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузырях реку[630].

Сообщение о пропаже имени и документов мастера, который исчез из клиники Стравинского, могло также в пародированном виде восходить к ситуации освобождения из владикавказской тюрьмы, где в спешке первых дней красной власти весны 1920 г. документы могли быть либо вообще не оформлены, либо с легкостью изъяты и уничтожены:

Не удалось добыть и фамилию похищенного больного. Так и сгинул он навсегда под мертвой кличкой: «Номер сто восемнадцатый из первого корпуса»[631].

Сюжет с разоблачением и расстрелом деникинского офицера или белобандита в профанном, пародированном виде возникает в сценах пребывания Иванушки Бездомного в сумасшедшем доме:

Из одной из дверей две женщины вывели мужчину, одетого, подобно Иванушке, в белье и белый халатик. Этот мужчина, столкнувшись с Иванушкой, засверкал глазами, указал перстом на Иванушку и возбужденно закричал: – Стоп! Деникинский офицер! Он стал шарить на пояске халатика, нашел игрушечный револьвер, скомандовал сам себе: – По белобандиту огонь! И выстрелил несколько раз губами: «Пиф! Паф! Пиф!» После чего прибавил: – Так ему и надо![632].

В разных вариантах романа «Мастер и Маргарита» Иванушка Бездомный на Патриарших прудах требует проверить документы Воланда и говорит Берлиозу, что он

эмигрант-белогвардеец… <…> здесь Гепеу пахнет… это шпион…, белогвардейский шпион, белый, перебравшийся к нам[633].

Воланд говорит о коте, проигравшем партию в шахматы:

<…> Мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир[634].

Неразрывная связь «древних» глав, наполненных кавказскими реминисценциями, с московскими незаметно подчеркивается и другими деталями. Так, в доме Грибоедова при описании распределения летних путевок появляется упоминание кавказских мест, знакомых М. А. Булгакову по началу 1920-х годов: Цихидзири и Махинджаури[635], а также рекламировались «пальмы и балкон», те же атрибуты, что окружали Пилата в Ершалаиме[636]. Марш, играемый оркестром в финальной сцене в Варьете, навевает воспоминания о музыке из южного прошлого:

На мгновенье почудилось, что будто слышаны были некогда, под южными звездами, в кафешантане, какие-то мало понятные, полуслепые, но разудалые слова этого марша[637].