Читаем Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова полностью

Берлиоз собирается в Кисловодск, там же отдыхает после пережитых потрясений Римский. Витя Куфтик из Ростова появляется среди гостей на балу в Грибоедове, Степа Лиходеев получает назначение также в Ростов, который был во время Гражданской войны резиденцией и Деникина, и большевиков:

<…> Его перебросили в Ростов, где он получил назначение на должность заведующего большим гастрономическим магазином[638].

Кота в эпилоге романа арестовывают на огороде в Армавире, где во время Гражданской войны была резиденция армейской ЧК. Хозяйка ручается за кота как старый большевик за бывшего белогвардейца:

Ага! Стало быть, теперь к нам, в Армавир, пожаловали, господин гипнотизер? <…> Спасением своим бедный зверь обязан в первую очередь милиции, а кроме того, своей хозяйке, почтенной старушке-вдове <…> А тем временем старушка, узнавшая от соседей, что ее кота замели, кинулась бежать в отделение и поспела вовремя. Она дала самые лестные рекомендации коту, объяснила, что знает его пять лет, с тех пор, как он был котенком, ручается за него, как за самое себя, доказала, что он ни в чем плохом не замечен и никогда не ездил в Москву[639].

В окончательной редакции мастер рассказывает Иванушке Бездомному о Маргарите, которая уговаривала его после травли критиков,

чтобы я, бросив все, уехал к Черному морю <…> что-то подсказывало мне, что не придется уехать к Черному морю <…>[640].

И, наконец, в финале всех редакций романа, где Понтий Пилат благодаря вмешательству мастера получает прощение, вновь появляется описание Столовой горы, хотя она и не названа. Пилат сидит на ее скалистой и плоской вершине[641]. И именно с нее открывается последний вид на Ершалаим-Владикавказ:

Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине <…> Луна заливала площадку зелено и ярко, и Маргарита скоро разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека <…> Осталась только площадка с каменным креслом <…> загорелся необъятный город <…> Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас <…> Ни скал, ни площадки, ни лунной дороги, ни Ершалаима не стало вокруг[642].

Видение Пилата в Москве и пальмы на Патриарших прудах, как и полет директора Варьете во Владикавказ, а также другие детали указывают на двухчастную композицию романа, пространственную и хронологическую. М. О. Чудакова отмечала важную особенность первоначальной редакции – отсутствие резкой отделенности новозаветного материала от современного, Воланд выступал как живой очевидец событий[643]. Это возможно именно потому, что «новозаветный» материал – одновременно «доисторическое» автобиографическое кавказское прошлое М. А. Булгакова.

В связи с двухчастной композицией и хронологией романа можно коснуться также темы «М. А. Булгаков и И. В. Гёте», важности для писателя образа Фауста. В первой главе мы уже затронули этот аспект, поскольку именно реальная автобиографическая канва спасения в канун Пасхи способствовала слиянию у М. А. Булгакова двух тем: Евангелия и Фауста, что давно отмечено исследователями, прежде всего, Б. М. Гаспаровым[644].

В поэме И. В. Гёте композиция строится так, что Фауст во втором и третьем актах оказывается в древней Греции и влюбляется в Елену Троянскую. Тем самым создается хронологическое построение, при котором один главный герой объединяет пласты античной древности и Германии конца XVIII в. Аналогичным образом для М. А. Булгакова два его автобиографических героя (Иешуа и мастер), связанные единым прототипом, объединяют пласты «древних» и московских глав романа «Мастер и Маргарита».

3. «Сон Никанора Ивановича» и владикавказский опыт М. А. Булгакова

Перейти на страницу:

Похожие книги

50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки
50 музыкальных шедевров. Популярная история классической музыки

Ольга Леоненкова — автор популярного канала о музыке «Культшпаргалка». В своих выпусках она публикует истории о создании всемирно известных музыкальных композиций, рассказывает факты из биографий композиторов и в целом говорит об истории музыки.Как великие композиторы создавали свои самые узнаваемые шедевры? В этой книге вы найдёте увлекательные истории о произведениях Баха, Бетховена, Чайковского, Вивальди и многих других. Вы можете не обладать обширными познаниями в мире классической музыки, однако многие мелодии настолько известны, что вы наверняка найдёте не одну и не две знакомые композиции. Для полноты картины к каждой главе добавлен QR-код для прослушивания самого удачного исполнения произведения по мнению автора.

Ольга Григорьевна Леоненкова , Ольга Леоненкова

Искусство и Дизайн / Искусствоведение / История / Прочее / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение