Иерусалим, Владикавказ и Москва в биографии и творчестве М. А. Булгакова

Итак, из всех этих сообщений очевидно, что уже в апреле 1920 г. во Владикавказе заключенные мужского и женского пола содержались отдельно в спешно переоборудованных тюрьмах, мужская тюрьма находилась на Тифлисской улице, к началу июня в этой главной тюрьме был выделен зал, предназначенный для политпросвета и театральных представлений, а также были учреждены специальные кадровые единицы по линии культпросвета для основных тюрем Терской области.

При аресте Босого (в редакции «Фантастический роман») его лишили подтяжек и пояса, и он остался в «спадающих брюках»[657]. Эта весьма конкретная деталь указывает на хорошее знание М. А. Булгаковым практики ареста в советских тюрьмах, вероятно, в данном случае он использовал собственные воспоминания об аресте во Владикавказе. Подробное описание тюрьмы содержится также в романе «Столовая гора» Ю. Л. Слезкина в связи с арестом его героя Халил-Бека. Его описание мы приводили в первой части[658].

Примечательно, что М. А. Булгаков с конца мая 1920 г. исполнял обязанности заведующего театральной секцией подотдела искусств Терского наробраза и мог по долгу службы не только знать (т. е. слышать от очевидцев) о тюремном театре, но и сам принимать участие в его организации, как и Ю. Л. Слезкин, который до этого был заведующим всего подотдела искусств. Возможно, указанием именно на тот период является упоминание весны (а не только весны московских глав) в реплике конферансье тюремного театра в пятнадцатой главе романа М. А. Булгакова:

Все люди как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним солнцем и теплом <…>[659].

Представляется вполне правомерным полагать, что все эти обстоятельства главной мужской тюрьмы города Владикавказа и Терской области на Тифлисской улице с ее театральным залом и культпросветом М. А. Булгаков не забыл и через много лет использовал эти впечатления при описании сна Никанора Ивановича.

Иронический рассказ в финале романа о том, что сон оставил у Босого неизгладимый след, как если бы он пережил это потрясение наяву, возможно, и указывают на автобиографический характер этих воспоминаний для самого М. А. Булгакова:

К числу лиц, порвавших с театром, <…> надлежит отнести и Никанора Ивановича Босого <…> Никанор Иванович не только не ходит ни в какой театр ни за деньги, ни даром, но даже меняется в лице при всяком театральном разговоре[660].

Примечательно, что и в описании конферансье тюремного театра М. А. Булгаков использовал автобиографические черты. Не исключено, что по долгу службы он выполнял подобные функции во Владикавказе:

Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица <…> обратив к Никанору Ивановичу полные слез голубые глаза <…>[661].

Вместе с тем нет сомнения, что на владикавказские воспоминания наслаивалась и последующая информация о российских тюрьмах и культпросвете в них. В частности, вопрос об этом неоднократно обсуждался в ВССП:

Протокол № 37 Заседания Правления Моск. Отд. Всероссийского Союза Советских Писателей от 9-го декабря 1930 года. Слушали: 17. О культобслуживании Таганской тюрьмы. Постановили: 17. Разрешить. Председатель Л. Леонов. Секретарь В. Ютанов[662].

Лев Гумилевский. Товарищи, полтора месяца назад ряд писателей от имени Союза Писателей заключил договор с Таганской тюрьмой о том, что Союз Писателей берет шефство над лишенными свободы <…> Писатели взяли на себя обязательство организовать там литературные кружки и целый ряд других[663].

П. Скосырев <…> В последнее время Союз Писателей по приглашению администрации принял участие в работе литературного кружка Таганского Дом. зака, где прикрепленные товарищи и провели 2 вечера[664].