Иерусалимские дневники (сборник)

она влияет освежительно.

* * *

В ту полночь рак почуял тоже,

что выжить он во мне не сможет;

и мне приснились безобразные

чудовища ракообразные.

* * *

Смотрю на жизнь оптимистически —

пусть обвиняют в верхоглядстве,

а если глянешь чуть мистически —

сакральный свет лежит на блядстве.

* * *

Когда б я жил на свете дольше,

то и херни наплёл бы больше.

* * *

Писать мудрёно – просто неприлично,

душе нужна при чтении приятность,

мудрёное всегда косноязычно,

а мне мила прозрачная понятность.

* * *

Радуюсь я, видя жизни буйство,

где огонь поганства подзатух,

но в чаду холопства и холуйства

слабо вызревает вольный дух.

* * *

Я получшал в пути тернистом,

весь эгоизм во мне примолк,

я стал настолько альтруистом,

что возвращаю взятый долг.

* * *

В культуре всё запутано и сложно:

что рушили, чуть позже – невредимо,

а многие «нельзя» звучат как «можно»

и даже иногда «необходимо».

* * *

Моё по долгой жизни обретение —

встречал его у старых заключённых, —

что выучился жить я, как растение:

рад солнышку и мыслей нету чёрных.

* * *

Близка вторая операция,

и это, в общем, замечательно:

в моём устройстве разобраться

врачи решили окончательно.

* * *

Пишу я не ахти, не чересчур,

но так как я от этого торчу,

меня прихватит подлый окочур

не ранее, чем сам я захочу.

* * *

Уже года и не осенние,

настала зимняя пора,

зато мне снятся сны весенние —

в них я гуляю до утра.

* * *

Из моих блокнотов и тетрадок —

всюду невзначай и между прочим —

светится иной миропорядок,

нежели Творец накособочил.

* * *

Давно на этом свете предпочтение

я книгам, не колеблясь, отдаю,

поскольку только выпивка и чтение

опрыскивают светом жизнь мою.

* * *

Были мной не раз уже замечены

в наших ощущениях секреты:

утром сигарета или вечером —

разные по вкусу сигареты.

* * *

Только от людей и ждёшь беды,

мне страшней торнадо и обвала

те из нас, чьи принципы тверды,

их вокруг меня, по счастью, мало.

* * *

Многие дела теперь подсудны;

числя их в разряде пустяков,

умные бывают безрассудны

чаще осторожных дураков.

* * *

Врачи меня подвигнуть норовят,

чтоб это я не ел, и это не…

Кормясь весьма охотно всем подряд,

особенно люблю что вредно мне.

* * *

Пение – не голос и не слух

(лично я лишён того и этого),

пение – волнующийся дух

тела, возлиянием согретого.

* * *

Склероз, недавний друг мой близкий,

велик и грозен, как Аллах,

я сам себе пишу записки,

напоминая о делах.

* * *

Ещё мы не в полной отключке,

и нам опасения лестны,

чтоб как бы на свадьбе у внучки

не трахнуть подругу невесты.

* * *

Река и море, лес и горы,

и всюду воздух льётся сочно…

Люблю природные просторы,

но по возможности – заочно.

* * *

Пишу я в никуда, ни для чего,

что выйдет – я не ведаю заранее,

но нечто сотворить из ничего —

божественное, в сущности, играние.

* * *

Теперь уже где я ни буду,

сюда захочу я вернуться,

чтоб чувством причастности к чуду

опять и опять захлебнуться.

* * *

Напрасно – изучать меня извне,

хотя копаться попусту приятно,

а то, что совершается во мне,

и мне по большей части непонятно.

* * *

Нет, мы на одиночество не ропщем,

уже благополучие важней,

но больно колет память:

в рабстве общем

гораздо жили ярче и дружней.

* * *

Мы не склонны сегодня к утопиям,

и иллюзии нам ни к чему,

но прекрасен и сладостен опиум,

и ещё мы вернёмся к нему.

* * *

С любой разумной точки зрения,

явив сухую рассудительность, —

не человек венец творения,

а беспощадная растительность.

* * *

Увы, но мы стареем, не мудрея,

и разве что опасливость глухая,

наследственное качество еврея, —

растёт, неторопливо разбухая.

* * *

Куражимся, бодрясь и не скисая,

обильно пузыримся всяким понтом,

и тихо приближается косая,

умело притворяясь горизонтом.

* * *

Чтоб не смущалось разумение

патриотическое местное,

своё об этом месте мнение

я выражаю только лестное.

* * *

Много фактов, из коих история

лучше знала бы технику зла,

поглощает огонь крематория

и хоронит архивов зола.

* * *

Скисает моё поколение,

на домыслы падко дремучие;

огонь, обратившийся в тление,

мечтает, что вспыхнет при случае.

* * *

Пришла весна, тоску снимая,

и я воскликнул, жизнь любя:

прощай, кишка моя прямая,

мне будет грустно без тебя.

* * *

Держи, дружок, покрепче кружку

вблизи невидимой калитки:

ты долго жил на всю катушку,

теперь висишь на тонкой нитке.

* * *

Как соблазнять, он рано понял,

он восхищал и слух, и глаз,

и стольких дам окупидонил,

что надорвался и угас.

* * *

Тут нету рек нектара и елея,

темны за горизонтом облака,

и жить между евреев тяжелее,

чем пылко их любить издалека.

* * *

Внезапно как-то стал я стар,

сижу, как баржа на мели,

а жизни дерзостный нектар

сосут подросшие шмели.

* * *

С историей еврейства наши встречи

в позорное меня повергли бегство:

тугой водоворот противоречий

кошмарно замутил моё наследство.

* * *

Усаживаясь утром за еду,

глазами прохожусь по книжным полкам:

я мысли там успешливо краду,

обычно – из невысказанных толком.

* * *

Когда бы приключился семинар —

откуда в нас рождается философ,

то я, припоминая мерзость нар,

ответил бы на множество вопросов.

* * *

Хочу, чтоб мы слегка спесиво

седой кивали головой:

когда стареют некрасиво,

то стыдно мне за возраст мой.

* * *

Да, я весьма самонадеян

и глух ко мнению публичному,

к любым вещам, к любым идеям

я отношусь по вкусу личному.

* * *

Большое в жизни упущение —