Директор Конноти поднялся на сцену, чтобы объявить начало концерта.
Один за другим участники концерта выходили на сцену. Анна слышала, как слегка подвирает трио скрипачей, – здесь неверная нота, там нарушение ритма. Громкие аплодисменты. Шепот. В зале собралось много людей. Анна подумала о сидящих среди зрителей Эффи, Роуэн, Мэнди и Аттисе – попыталась себе представить выражение их лиц, когда она выйдет на сцену. Анне не хотелось, чтобы Аттис воображал, будто она делает это для него. Скорее наоборот – она делала это ему назло.
Когда ведущий назвал ее имя, Анна просто уставилась на него, не в силах пошевелиться.
– О боже, ты же не собираешься отказаться от выступления в последний момент? Я знал, что не надо было разрешать тебе выступать, Анна Никто.
Когда ведущий назвал ее одним из старых прозвищ, девочка почувствовала себя сильнее.
– Я готова. – С этими словами она поднялась с пола.
Анну всю трясло, а во рту было сухо, как в пустыне. Она молча стояла за кулисами, пока объявляли ее номер.
Девочка вышла на сцену. Свет софитов был ярким, но все же не настолько, чтобы Анна не смогла разглядеть лица учеников и учителей, сидящих в зале. Она села за пианино. Тишина перед выступлением стала самой громкой в ее жизни. Все ждали затаив дыхание, когда Анна начнет играть. Девочка поставила пальцы на клавиши, но дрожь все никак не унималась. Внезапно ее идеально продуманный план рухнул –
Девочка сунула руку в карман и нащупала узел страха на своем наузе. Анна бросила взгляд за кулисы и увидела, что староста что-то говорит ей одними губами.
Она вновь поставила пальцы на клавиши пианино. Анна не то что не ощущала магии в своем теле – она даже отдаленно не припоминала, что такое магия. Но тут девочка вспомнила о слухах: обезображенное пластикой лицо Оливии, отстраненная от занятий Коринн, обвитая руками директора Конноти Дарси, обвинения Дарси…
Анна начала играть.
Несколько простых нот, открытых и грубых, дребезжащих под ее пальцами, объединяющих тишину зала, постепенно набирающих силу и темп: мелодия, бесшумно плывущая по темному морю толпы, словно одинокий белый парус; пульсирующие минорные аккорды, повествующие о тоске, раскаянии, забвении.
Магия тихо рождалась внутри Анны и выходила на свет в промежутках между нотами. Девочка вплела ее в музыку и поняла, что мелодия отличается от той, которую она репетировала. Новая мелодия была какой-то болезненной на ощупь, словно пальцы Анны оставляли на клавишах маленькие следы крови… Вот она заперта в темном шкафу; вот она смотрит, как фотографию ее матери пожирает огонь в камине; вот она засыпает, держась за руки с Эффи; вот Аттис протягивает руку, чтобы коснуться ее шеи; вот он ломает пианино, разбрасывая белые клавиши, словно кости, по всей кузнице; вот на дне банки Анна замечает маленький белый ключ, который ей очень хотелось, но никак не удавалось заполучить; вот она видит перед собой дверь, которая вечно остается запертой.
Песня достигла своего апогея, мелодия взорвалась; ноты, связанные вместе, затягивались все туже и туже – секундная пауза – и очень тихая концовка, словно нежное предупреждение, повторяющееся снова и снова:
Анна закончила свое выступление.
В зале воцарилась гробовая тишина. Ни аплодисментов, ни ропота, ни даже шепота. Внезапно кто-то тихонько всхлипнул, затем кто-то захныкал, а после – кто-то громко высморкался. Анна поднялась и посмотрела в зал. Лица зрителей показались ей какими-то растерянными. Учителя в первом ряду плакали, слезы катились по их щекам, кто-то попытался вытереть их рукавом.
Одна из учительниц, дрожа, уронила голову на руки. В зале раздались одинокие аплодисменты. Это был Аттис. Вскоре к нему присоединились и другие. Однако аплодисменты ни в коем случае не были бурными, скорее, они были испуганными и настороженными. Зрители хлопали в ладоши очень медленно. Анна максимально быстро покинула сцену. Староста с планшетом в руках сидела за кулисами и плакала. Девочка направилась к выходу из зала.