Игра

Джеймсон лежал, прижавшись правой щекой к холодному бетону. Однажды против него уже применяли шокер — еще во время службы в МИ-6, но тогда двое товарищей держали его за руки, чтобы предотвратить неизбежное падение, во время которого и возникает нешуточный риск получить травмы. Он нервничал, но остался невредим. Рядом находились специалисты, все продолжалось не более десяти секунд. Но выяснилось, что десять секунд могут казаться долгими, как жизнь.

На этот раз Бердсли, должно быть, держал шокер включенным не меньше тридцати секунд. Джеймсон лишь сейчас начал ощущать, как горят ссадины на скуле и локте. И надеялся, что при падении не заработал переломов.

Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с шоком от обмана Сары. Он знал, что в мире есть как минимум три женщины, которые позлорадствовали бы, узнав, что Маркус Джеймсон в конце концов влюбился в иллюзию, не более чем в проекцию собственных фантазий. И понимал, что тошнотворная ярость, которую он ощущал сейчас, — это лишь начало. За ней последует депрессия. Если он выберется отсюда живым.

Вокруг него происходило какое-то движение. Стулья скребли ножками пол, подошвы шаркали по бетону. Джеймсону понадобилась минута, чтобы проверить, в каком он состоянии, напрягая мышцы ступней и ног, а затем повторяя то же самое с руками и торсом. Боль из правого локтя пронзила бицепс словно кинжалом, отдавшись в плечо. Он прикусил язык и посчитал до пяти. Жаркая волна рассеялась. Локоть, скорее всего, сломан. Он чуть приподнял голову, чтобы не прижиматься к полу лицом. Скула тоже болела, но не так сильно, как локоть.

Что-то блестящее угнездилось перед его лицом в выбоине, где раскрошился бетон и были видны булыжники. Маленькая серебристая подвеска в форме буквы «Л». Такие вешают на цепочки. Только цепочки рядом не было. Он был почти уверен, что видел эту подвеску на шее Ланы. А может, не эту? Похожих серебряных украшений должны быть сотни, их носит множество женщин, эту подвеску мог потерять кто угодно. И все же он не сомневался, что Лана побывала здесь.

— Проснись, проснись, малыш. — Он увидел перед собой ноги Серафины в туфлях на высоких каблуках. Еще несколько часов назад эти ступни касались его бедра. И ему это нравилось, да еще как. Вместе с отвращением вновь нахлынула тошнота. Она наклонилась, в поле зрения возникло ее лицо. — Эй, детка, ты в порядке? — Беспокойство в ее глазах выглядело настолько убедительно, что на долю секунды мозг Джеймсона счел его настоящим.

— Отвали, — выговорил он, окончательно придя в себя.

Серафина склонила голову набок, словно разглядывала симпатичного щенка.

— Знаешь, этот наш «кружок чокнутых», как ты ласково окрестил его… словом, мы стали на одно звено крепче. Так что я бы на твоем месте выбирала выражения. — Она выпрямилась, прежде чем он успел ответить. — Поднимите его.

Бердсли и Роуз-Батлер подняли его вместе со стулом. Локоть, стиснутый пальцами Бердсли, отозвался взрывом боли, но Джеймсон выдержал ее, только скрипнул зубами. Поднятый, он сразу заметил, что Огаста развязана и теперь сидит на одном из бархатных стульев, рядом с пожилым типом в кремовых слаксах. Чувствуя на себе взгляд Джеймсона, она отводила глаза.

— Огаста? — позвал он, но она по-прежнему не смотрела на него. Что это — стыд? Смущение? — Огаста? — Он заговорил негромко и спокойно, словно в помещении не было никого, кроме них двоих. — Что ты делаешь? — Она медленно повернулась лицом к нему, и впервые с того момента, как они очутились в этой темнице, ему стало страшно. — Огаста? — повторил он еще раз. Ее глаза казались мертвыми.

— Ну что, весело? Обнаружить, что две женщины все это время дурачили тебя? — Серафина откровенно злорадствовала и была довольна собой. — Так на чем мы остановились? — обратилась она к Блум.

— Ведь это не игра, верно? — спросила Блум. — Это выбраковка. Стерилизация.

Серафина просияла.

— Вот видите! То, что вы это поняли, доказывает, каким ценным приобретением вы будете. В сущности, если мы намерены убедить весь мир в том, что высокофункциональные психопаты вправе находиться здесь — в более чем полном праве, потому что наше превосходство неоспоримо во всех значимых отношениях, — мы не можем допустить, чтобы нам помешали те, кто способен нас подвести.

— Вы не имеете права вот так играть человеческой жизнью, — вмешался Джеймсон. Блум и Серафина обернулись к нему.

— Ну, строго говоря, это они сами играют с собственной жизнью. Не я, — возразила Серафина.

— Человек умер. Дети лишились отца, — сказал Джеймсон.

— Это лишь одна семья.

Джеймсон покачал головой:

— Нет, не одна. А как же семьи игроков, которые никогда не вернутся? Как же Лана и Джейн?

— С Джейн все в порядке, как тебе прекрасно известно.

Джеймсон посмотрел на серебряную подвеску, по— прежнему лежащую на полу.

— А Лана? Она с самого начала не соответствовала вашим высоким требованиям, верно? Ты использовала ее, чтобы добраться до нас. Так что же с ней стало?

— Не притворяйся, будто тебе есть дело до Ланы. Ты сам рассказывал мне, что матерью она была безответственной.