Игра на двоих (СИ)

По дороге окидываю взглядом дома, пытаясь угадать, какой из них принадлежит моему ментору. Это занимает всего пару минут: я мельком осматриваю Деревню и моментально узнаю жилище Хеймитча — уж слишком оно напоминает своего хозяина и даже внешне отличается от другие построек. Такой же громадный, как остальные, этот дом выглядит старым и неухоженным. Запущенный сад смотрится не менее уныло: газоны и клумбы заросли сорняками, кусты и деревья давно забыли, кто такой садовник, дикий плющ успел оплести добрую половину здания. От дома словно веет холодом, равнодушием, одиночеством. Будто он уже не помнит, каким было прошлое, не верит в будущее и пытается убежать от настоящего. Как, собственно, и его владелец, идущий в двух шагах от меня. И все же в нем есть что-то притягательное — необъяснимое, опасное, но манящее. Любой другой на моем месте — особенно капитолиец, та же Эффи, к примеру — захотел бы привести его в порядок и украсить, как подобает. Единственное, чего хочу я — спрятаться за его прочными, каменными стенами, закрыться от всего мира, прогнать всех, кто хочет сунуть длинный любопытный нос в мою жизнь, и остаться наедине с теми, кто мне дорог. Я подхожу к дому ментора чуть ближе и останавливаюсь в двух шагах от порога, не в силах сдвинуться с места.

— Нравится? — Хеймитч неслышно подходит сзади и треплет меня по волосам.

— Кое-кого напоминает, — с усмешкой отвечаю я. — Мой дом постигнет та же участь?

— Все зависит от тебя, — шепчет ментор и, обняв меня за плечи, разворачивает в другую сторону.

Стоящий напротив дом является полной противоположностью мрачному жилищу Хеймитча: яркий свет в окнах, дым из трубы, цветущий сад. Внезапно я чувствую нарастающее раздражение.

— Не хватает только таблички «Добро пожаловать!», — по моим губам пробегает горькая усмешка.

Хеймитч смотрит на меня с недоумением. Повисает тяжелое молчание. Вдруг ментор резко разворачивает меня к себе, слегка наклоняется и пристально смотрит мне в глаза.

— Ты в порядке?

— Нет, и ты это знаешь, — сама не понимаю, отчего так разозлилась.

Смутное, неясное беспокойство царапает меня изнутри острыми коготками. Утихшая было тревога вернулась и с новыми силами принялась выводить меня из терпения. На этот раз я не могу выдержать тяжелый взгляд Хеймитча, а потому опускаю глаза. Глубоко вздохнув, усталым жестом провожу рукой по волосам и, грустно улыбнувшись ментору, быстрым шагом иду в сторону своего нового дома. Взлетаю по ступенькам, подхожу к двери и, оглянувшись на провожающего меня взглядом мужчину, резко толкаю ее.

Не успеваю сделать и пары шагов по коридору, как меня оглушает сдавленный крик, а все поле зрения заполняет пышная масса длинных каштановых волос. Мама, кинувшись с объятиями, почти сбивает меня с ног: устоять нам помогает только дверь, к которой я оказываюсь прижата. Мгновение спустя чувство реальности возвращается, и я наконец могу обнять самого родного человека. Она крепко обнимает меня в ответ и кладет голову мне на плечо — я с удивлением понимаю, что мы с ней почти одного роста. С тревогой оцениваю ее состояние: под свитером чувствуются выпирающие ребра, кожа тонкая, почти прозрачная, в волосах появилась седая прядь. Мама тихо плачет и дрожит. Я отчетливо ощущаю беспокойный стук сердца. Не зная, что сказать, осторожно глажу ее по волосам и шепчу: «Я здесь» — это единственное, что приходит мне в голову. Наши объятия затягиваются, и я, чувствуя себя несколько неуютно, решаю прервать их. Мягко отстранившись, смотрю матери в глаза, полные слез. За прошедший месяц она заметно изменилась, будто успела постареть на несколько лет. И все же это мама: каштановые волосы, волнами спадающие на плечи, большие карие глаза, моя любимая, чуть усталая улыбка. Ей всего тридцать пять, но жизнь в постоянном страхе оставила свой след на ее лице.

За спиной мамы стоят бабушка и дедушка, но словно не решаются подойти к внучке. Они улыбаются и не отводят от меня глаз. В их взглядах мелькает что-то, очень напоминающее жалость. Меня это настораживает, и я оглядываюсь по сторонам:

— Где отец?

Этот, казалось бы, невинный вопрос рушит то подобие мира и покоя, которое удалось создать родителям в мое отсутствие. Бабушка, пряча глаза, уходит в комнату, мама отворачивается к окну, не в силах совладать с рвущимися наружу слезами. Проводив женщин взглядом, дедушка еле слышно вздыхает, делает два шага в мою сторону, останавливается передо мной и тихо отвечает:

— Его больше нет, Этти.

Три простых слова — «его больше нет… нет… нет… нет!» — отдаются эхом в доме, ставшим вдруг пустым, чужим и холодным. Мир вокруг словно рушится в одночасье. Ощущение, будто меня на несколько мгновений лишили чувств: зрения, слуха, осязания. Мой невидящий взгляд проходит сквозь стоящего напротив дедушку и скользит по стенам и мебели, стараясь зацепиться, удержаться в реальности. И снова мне кажется, что я падаю во мрак.

Вновь обретаю дар речи, но сил хватает лишь на одно-единственное слово:

— Как…?