Игра на гранях языка

Здесь везде существительные, которые согласно грамматической норме ограничены единственным числом, получают – хоть на один раз, для данного случая! – форму множественного числа. А вот примеры обратные: слова, выступающие обычно во множественном числе, приобретают в художественном тексте «недостающую» им форму единственного числа. Как и в предыдущем случае, текст от этого становится в глазах читателя более экспрессивным и раскованным, требующим к себе большего внимания и «уважения»:

«…Венчали арки Константина
Руину храмов и дворцов»

(В. Брюсов. «На форуме»);

«А над сонным осень дышит
Чарой скошенных лугов»

(В. Брюсов. «В лугах»);

«…Когда ты падаешь в объятье
В халате с шелковою кистью»

(Б. Пастернак. «Осень»);

«Почему не поставят мусорные баки, как в других городах? Это ужасно! Все в одно время тащатся со своим отбросом, и стоят, и ждут» (Е. Попов. «Снегурочка»).

Надо сказать, что этот вид игры встречается и в разговорной речи, там можно услышать выражения вроде «смотри, еще одна сливка общества», «мне на платье брызга попала», «я по горло сыт этими идиотизмами» и т. п. Здесь же встречается намеренное образование неправильных форм множественного числа (человеки вместо люди, ребенки вместо дети, зубья вместо зубы, бол-гарцы вместо болгары, орелы вместо орлы и т. п.), а также демонстрация колебаний в выборе формы («взвешивание» вариантов): «он стоит по колени в воде, а может, по колена?» В основном все это, конечно, балагурство, хотя иногда такая игра может преследовать и эстетический эффект, как в следующих строках из стихотворения В. Шаламова:

«Нам все равно – листы ли, листья, —
Как называется предмет,
Каким – не только для лингвистов —
Дышать осмелился поэт»

(«Он из окон своей квартиры…»).

Кстати говоря, ограничения на изменение по числу действуют не только в сфере существительных. Среди глаголов тоже имеются такие, значение которых предполагает наличие «расчлененного» субъекта (толпиться, сбежаться, повыскакивать, разъехаться…) или объекта (раздарить, рассовать, разогнать, пересчитать…). Соответственно подлежащее или дополнение при них обычно выступает во множественном числе. Однако в игровых целях данное правило может нарушаться, и единичный предмет становится представителем целой совокупности предметов.

«При мне какой-то мальчишка
На мосту под трамвай угодил.
Сбежались. Я тоже сбежался.
Кричали. Я тоже кричал…»

(Саша Черный. «Культурная работа»).

«Отсюда обычная формула: «Люди посходили с ума!», «Люди взбесились!», «Что творится с людьми!». Вы слышали когда-нибудь, чтобы человек воскликнул: «Я посходил с ума!»?..» (А. Зиновьев. «Зияющие высоты»).

«А когда до войны гулять ходила, всегда мне кавалеры мороженое покупали. А один был такой – не купил. Я его быстренько разогнала…»

(Б. Окуджава. «Будь здоров, школяр»).

В целом же, как учит грамматика – и наш материал это подтверждает, – противопоставление по единственности – множественности (нерасчлененности – расчлененности) весьма важно для носителя языка. Оно может даже специально подчеркиваться через противоположение в тексте соответствующих форм, например:

«Так писем не ждут,
Так ждут письма»

(М. Цветаева. «Письма»).

Но существуют контексты, в которых это противопоставление теряет свою остроту, становится неважным, неактуальным. Тогда вместо формы множественного числа может свободно употребляться единственное. Пример:

«Не хочешь?
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?»

(В. Маяковский. «Облако в штанах»);

«Две сотни девушек, стоявших полукругом, одновременно вскидывали голую ногу, и вся их выгнутая шеренга напоминала чудовищное веко с белыми ресницами» (Ю. Трифонов. «Опрокинутый дом»).